Журнал "PostKlau"

Протодиакон Герман Иванов-Тринадцатый(Франция)

Памяти Белой эмиграции(II)

Бердяев и Милюков являлись, как бы, крайними полюсами в "не белизне" Эмиграции. Но были также и хромавшие на одну ногу Белые, но тем не менее могущие сотрудничать с сугубо Белыми. Зинаида Гиппиус, с мужем Дмитрием Мережковским, в первые годы изгнания задумала нечто вроде Союза февралистов, который долго не просуществовал, именно за тот акцент, который ставился на пресловутый Февраль, поэтому был ими организован приемлемый более широкому кругу антибольшевицкий «Союз Непримиримости». Для Зинаиды Гиппиус понятия эмигрант и непримиримость однозначны, как она в 1929 году без обиняков писала в статье Опять о непримиримости: «Непримиримость – это само существование эмиграции, как и самого слова "эмиграция”. Произнося слово "эмигрант” – мы обязаны подразумевать "непримиримый”». Сильные, вполне Белые слова поэтессы, продолжавшей однако смотреть глазами Шимены наВеликую фальшивку февраля, как назвал один из своих трудов И.Л. Солоневич, что позволяло ей наивно упрекать Керенского в том, что он предал февральскую революцию и бросил Россию на произвол судьбы … Становится понятным её неприятие личности и деятельности генерала барона Врангеля.

Вечер Миссии Русской Эмиграция, с самого своего зарождения стал пробным камнем для определения идейности мыслящей Эмиграции. Помимо самого Бунина и Шмелёва, отважились открыто выступать с трибуны на этом вечере ещё Карташёв, Мережковский, Кульман, Савич. Некоторые мотивировали свой отказ нежеланием участвовать на собрании со слишком правым оттенком, что в частности вызвало возмущённую отповедь Шмелёва, что «стыдно бояться таких слов, как „правый"». Реакция леворадикалов, испугавшись успеха этого вечера среди Эмиграции, не заставила себя долго ждать. В своих Последних Новостях Милюков разразился яростным и глумливым отчётом „Вечер страшных слов" и передовой статьёй под заглавием „Голоса из гроба", в которых с иронией отзывался, как о присутствующих, так и о докладчиках : «Писатели, принадлежащие к самым большим в современной литературе, те, кем Россия по справедливости гордится /.../ выступили с проповедью почти пророческой, /.../ на деле же принесли с собой только лютую ненависть к своему народу, к целому народу, и даже хуже – презрение, то-есть чувство аристократизма и замкнутости... Что значит их непримиримость? Непримиримость к чему? К кому?». 

Милюков тут олицетворяет явно определённый полюс Русской Эмиграции, так что можно даже себя спросить – какое его отношение к ней ? Как нельзя лучше, оправдывает он слова Бунина о тех, кто «будучи соперниками нынешних владык России, суть однако их кровные братья». Большевики, внимательно следившие за событиями в Белой Эмиграции, не замедлили найти себе ценного попутчика в лице Милюкова, „старого профессора", как его называли, и газета Правда16 марта подхватила милюковский отчёт и перепечатала его почти слово в слово, озаглавив свою статью „Маскарад мертвецов" : «Просматривая печать белой эмиграции, кажется – какой прекрасный русский язык! – кажется, что попадаешь на маскарад мертвых /.../. Бунин, тот самый Бунин, новый рассказ которого был когда-то для читающей России подарком, позирует теперь под библейского Иоанна... выступает в его черном плаще, как представитель и защитник своего разбитого революцией класса /.../ Здесь он не только помещик, но помещик-мракобес, эпигон крепостничества ... Он мечтает, как и другой старый белогвардеец, Мережковский, о крестовом походе на Москву ».

С такими идейными противниками-эмигрантами как Бердяев, Милюков и им подобные, предложение, сделанное Горьким Сталину 17 февраля 1930 года, теряло даже своё значение. Горький предлагал засылать из СССР псевдо-антисоветчиков с целью разложения Русской Эмиграции и влияния на общественное мнение, что, кстати, обильно практиковалось и помимо его предложения. «Дорогой Иосиф Виссарионович! / …/ У нас делать им нечего. Но я уверен, что они могли бы организовать в Лондоне или Париже хороший еженедельник и противопоставить его прессе эмигрантов. Влияние этой прессы на прессу Франции – несомненно, особенно за последнее время благодаря выступлениям сволочи вроде Беседовского, Соломона и др.».

В изданной Переписке двух Иванов видно насколько прямолинейные Шмелёв и Ильин далеки от того, что им представляется неким „словесным блудомыслием" своих идеологических оппонентов из Эмиграции. В письме от 11 мая 1927 г. Шмелёв с горечью отмечает, как эти разногласия вредят той миссии, тому вескому слову, лежащим на Русской Эмиграции : «Мы же здесь, воистину, Крестоносцами быть должны. /.../ Я только знаю: велика сила эмиграции, но она растрепана : ‘течения’ ее дробят, отвлекают в разные стороны и усыпляют – базарщиной». И полтора месяца спустя, 27 июня, ещё подробнее открывает душу свою : «Изворотов мысли непродуманной и витиеватой – не принимаю, ловким словесным вывертам не внимаю. Бердяевщина, Карсавинщина, Степуновщина – все это любомудрие и самолюбование – дессертики – не по времени, не по месту !». Все эти указанные течения и ‘школы’ сходились в главном философско-богословском вопросе, взбушевавшем тогда общественность : пресловутое софианство, далеко не традиционное учение о святой Софии, которое нашло бурное развитие в так называемой парижской школе, под водительством протоиерея Сергия Булгакова, и существенно раскололо Эмиграцию на многие десятилетия. «Ибо – вне активности, – решение шарад словесных и канкан с подложной Софией, – последствия прежней привычки услаждаться извивами словесными. Это – блуд салонный, и хорошо, что не привлекает молодежь, видевшую столько всего!».

„Салонный блуд" препятствовал проявлению той активности, которой особенно горел И.А. Ильин, и тормозил идеологическую борьбу за Россию. Во всё том же письме, Шмелёв не гнушается прямо уподоблять дьявольщине, разыгрываемый всеми этими мыслителями и нео-учителями, спектакль : «Ох, столько теперь «мистерий» открывается и паутин сложных и подлых?! Дьявол всякие личины принимает».

Обратной почтой, 22 июня, Ильин отвечает Шмелёву и открывает ему тайну-проект, о задуманном им журнале, и настоятельно просит его согласиться сотрудничать в этом начинании. Название журнала и подзаголовок сами за себя говорят – Русский Колокол - журнал волевой идеи. «Журнал будет пока маленький и идейно-волевой /.../ Всё, что направлено против современных пустомудрых лжепророков – вырвано прямо из моего „философствующего" сердца». Девять номеров журнала вышло в Берлине с 1927 г. по 1930 г. В первом номере, представляя читателям Задание журнала, Ильин пишет тоном резко отличающимся от философствующих мечтателей и всяких попутчиков, готовых искать общие пути с новыми хозяевами России ; в этом он вполне созвучен У. Черчиллю, писавшему в те же годы «большевизм являет собой самое страшное снижение человеческой морали /.../ Это - мистическая бездна, отрицание всего человеческого в душе людей». Ильин показывает, что ничуть не намерен складывать оружие и искать, наподобие Бердяева, как и чем помочь большевикам в их искании признания со стороны мiрового сообщества : «Национальная Россия нуждается в патриотической, волевой и ведущей идее. Эта идея должна установить цель всей нашей предстоящей борьбы за Россию. /.../ Первое в чём нуждается Россия есть религиозная и патриотическая, национальная и государственная идея. /.../ Без этой идеи всё скудно и половинчато /.../ всё безцельно /.../ и культура, и искусство /.../ это есть идея великодержавной России, воздвигнутой на основах подлинно христианской, волевой и благородной государственности /.../ в этой идее /.../ высказана наша цель, наше будущее, наше величие /.../ Эта идея есть древняя и исконная Русская Идея».

Итак, годы прошли, десятилетия прошли, поколения прошли. Теперь уже век прошёл и какой итог Белой борьбе и заграничному стоянию можно подвести ? Оправдано ли суждение о том, что «Первая, Белая, Эмиграция имела наибольшее право и на почет, и на девиз – "Мы не в изгнании, мы в послании"» ? Каковы её плоды ? 

Спорить никто не будет, золотой век Белой Эмиграции за нами и, имевшие место мечты в 20/30-ых гг. не состоялись. Россия была ввергнута на целые семьдесят лет в советский безбожный коммунизм и вряд ли когда нибудь будет восполнен страшный урон, нанесённый России и русскому народу преступной коммунистической властью.Искусственные попытки восполнить этот пробел, этот ров, сочившийся кровью миллионов мучеников, виден в запутанном и неясном деле обретения и ‘перезахоронения’ (как принято сейчас говорить)так называемых Царских мощей, ‘перезахоронения’Белых вождей, генералов Деникина и Каппеля, мыслителей Ильина, Шмелёва, Великого князя Николая Николаевича, в надежде показать преемственность всей русской истории. Но можно ли восхвалять одновременно одно и диаметрально противоположное ?

Белых героев, вышедших с Великим российским Исходом, в живых больше ни одного не осталось, но есть ещё их преемники, воспитанные ими, сохранившие и хранящие их живую память. Именно живую память, не книжную, не археологическую, а живую. Они с ними жили, они ими воспитывались. Трудно себе представить, какое счастье, и какую честь это представляет для тех, кто удостоился такой чести и такого счастья, кому дано было духовно кормиться у таких людей, подобных которым нигде вообще больше нет. Эти люди, ведь, унесли с собою Россию, как столь трогательно писал Роман Гуль, так и озаглавив свою книгу «Я унёс Россию», ту самую Россию, которую они свято в своей душе хранили, и которая, по словам проф. И.А. Есаулова, была «нами утрачена или у нас отобрана». 

Кто не умиляется при виде юношей в четвёртом или даже теперь уже пятом поколении Эмиграции, поющих во весь голос и с явной ревностью старинные патриотические Белые песни, о которых в нынешней России никогда вообще даже и не слышали ? Как объяснить такой патриотический русский закал в этих юных душах ? Только в полученном воспитании, передаваемом через материнское молоко, только тем Белым воспитанием, внедряемым замечательными юношескими организациями, появившимися с первых же времён Эмиграции. Стоит углубиться в детские воспоминания и видишь лица, каковых сегодня больше не видать, осанки, манеры – словно переносишься в иное измерение, не просто в другую обстановку прошлого, но буквально попадаешь в иной мiръ, мiръ окончательно канувший в вечность… «Только дикость, подлость, невежество не уважают прошедшего, пресмыкаясь перед одним настоящим. Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно ; не уважать оной есть постыдное малодушие», читаем мы у Пушкина в Отрывках из писем, мыслях и замечаниях.

Как не привести тут в заключение два последних стиха Жуковского, из стихотворения Воспоминание : 

« Не говори с тоской – их нет,

А с благодарностью – были ! »