Константин Коровин
Отрывок из рассказа "Своё"
Василий Харитонович Белов, маляр в моей декоративной мастерской при Императорских театрах, человек был особенный, серьезный. Лицо в веснушках. Смолоду был у меня, служил в солдатах и опять вернулся ко мне. Василий Белов был колорист — составлял тона красок, и я ценил в нем эту способность.
В Крыму у меня был дом в Гурзуфе, хороший дом, большой, на самом берегу моря. И много друзей приезжало ко мне. И вот на отпуск поехал со мной Василий Белов. Очень ему хотелось увидать, где это море и что за море такое есть. Хороший дом был у меня в Гурзуфе: сад, кипарисы, персики, груши, виноградные лозы обвивали дом и самое синее море около. Шумит. Краса кругом. «Брега веселые Салгира...»
Приехали. Но Василий Белов ходит, смотрит, что-то невеселый.
— Ну, что, — говорю, — Василий Харитоныч, море — как тебе, нравится?
— Ничего... — отвечает Василий, — только чего в ем...
— То есть как это? — удивился я. — Не нравится тебе?
— Так ведь што, — отвечает он задумчиво, — а какой толк в ём, нешто это вода?
— А что же? — удивился я.
— Э-эх... — вздохнул Василий, — ну и вода. Соль одна, чего в ей. Вот у нас на Нерли — вода. На покосе устанешь, жарко летом, прямо пойдешь к речке, ляжешь на брюхо на травку и пьешь. Ну, вот это вода... Малина! А это чего, тошнота одна...
— Василий, — говорю, — посмотри, какая красота кругом... Горы, зелень...
— Чего — горы! — говорит Василий. — За папиросами в лавочку идешь, то вниз, то кверху. Чего это? Колдобина на колдобине... Нешто это земля? Камни накорежены туды-сюды. А у нас-то, эх... р-о-овно, вольно. А тут чисто в яме живут.
Море... Чего в ем есть? Рыба — на рыбину не похожа, камбала, морда у ней на одну сторону сворочена, хвоста нет, чешуи нет. Сад хорош, а антоновки нету, лесу нету, грибов нету...
К. Коровин. На берегу моря. 1910
— Да что ты, Василий, здесь же персики и виноград растут. Ведь это лучше...
— Кружовнику нет... — сказал задумчиво Василий.
— Как нет? Виноград же лучше крыжовника!
— Ну, што вы. Н-е-ет, у нас кружовник, который красный, который желтый...
Кружовник лучше...
— Да ты что, Василий Харитоныч, нарочно, что ли, говоришь?
— Чего нарошно, верно говорю. Татарам здесь жить — ничего еще, чего у них утром — выйдет и кричит «Ла-ла-ла-ла...» А у нас, у Спаса Вепрева, выйдет дьякон отец Василий, да «многие лета» ахнет, — ну голос! Паникадило гаснет! А это што — море... а пить нельзя. Купаться тоже пошел, как меня в морду хлестнет, волна, значит, прямо захлебнулся и колени ушиб. У нас-то в реке песок, на берегу травка, а тут
везде камень — боле ничего.
Я смотрел на Василия, он удивлял меня.
— Тебе, значит, — говорю, — здесь не нравится?
—А чего здесь хорошего? Тут горы, а тут море. А земли нет. А у нас идешь-идешь,едешь-едешь, конца-краю нет... Вот это я понимаю. А то што: поезжай по дороге — все одно и то же, и дорога одна, боле и нет.
— Ну, а что же все-таки тебе здесь нравится? — озадаченно спросил я у Василия Белова.
—А вам чего тут нравится? — спросил он меня, не ответив. — Чего нравится тут?
Калачей нету, это не Москва.
— Вот дыни у меня растут, — говорю я. — Ел ты, хороши ведь дыни!
— Хороши... — сознался нехотя Василий, — только наш весенний огурец, с солью да с черным хлебом, мно-о-ого лучше.
— Ну, а шашлык?
— Хорош, а наша солонина с хреном много лучше...
«Что такое»,—думаю я.
— Ну, а черешня? — спрашиваю.
—Э-э-э... куда черешне до нашей вишни владимирской... Погодить надо... Шпанская...
Я растерялся и не знал, что сказать.
К.Коровин. На севере. 1899
— Ежели б горы сровнять, — продолжал Василий, — тогда туды-сюды. А то што это? Да и зимы здесь нет, снегу нету, на санках не поедешь, вино кислое. А у нас кагор, наливки...
— Постой, постой! — говорю я. — Здесь мускат...
— Мускат... Это ежели патоку пить, она еще слаще... Это не вино. Мне вчера Асан, вот что к вам приходил, татарин, дак он мне говорил: мы, говорит, вина не пьем, закон не велит. Им Мугомет, пророк, только водку пить велел, а ветчину, свинину, нипочем есть нельзя. Татары народ хороший, как мы. Только ежели сказать ему:
«Свиное ухо съел», ну и шабаш... Тогда тебе больше здесь не жить, обязательно убьют или в море утопют, секим-башку, значит...
— Это кто же тебе сказал?
— Асан. И из-за етого самого раньше сколько воевали, стра-асть. С русскими воевали. Русские, конечно, озорные есть... придут вот на край горы из Расеи и кричат вниз, сюды, к им: «Свиное ухо съел...» Ну, и война...
— Это тоже Асан тебе рассказал?
—Да. Он говорил. Он в Москву ездил, дык, говорит, што у нас там девки хороши,
у них нет таких-то... Это верно. Што тут: какие-то желтые, худые. Идет с кувшином от колодца, воды наберет пустяки... А у нас, наша-то, коромысло несет, два ведра на ем, а сама чисто вот маков цвет. А зимой наши девки все, от снегу, што ли, чисто сметана—белые... и румянец, как заря, играет... Покажи вот палец — смеются, веселые. А здесь брови красют, ногти, глядеть страшно. Наши на всех глаза пялют, а
здесь попробуй — глядеть нельзя, а то секим башку. Строго очень... Тут и травы нет ничего... Овец-то за горы гоняют, к нам. А то чего здесь? Сел я третева дня у дорожки, на травку, вот напоролся — она чисто гвозди железные, хоть плачь. Наши-то здесь говорят: мы, говорят, на Илу ездим, вино там пить, трактир есть. Чай, щи, хлеб черный, ну и место ровное, хорошо. Видать дале-е-е-еко... Да и куда видать, и чего там и
невесть. Дале-е-еко!.. Какая тут жисть, нет уж, поедемте домой, — сказал мрачно Василий Харитоныч, — тут и дождика-то нет...
Что скажешь на это?
К.А. Коровин."Гурзуф" 1915.