Журнал "PostKlau"

Владимир Глинский. «Возможна ли еще одна реинкарнация земства?»

Что же с нами не так-то? Поисками ответа на этот вопрос у нас в России не занимается только ленивый. И ментальность у нас не та, как утверждают хором и либералы, и их оппоненты-консерваторы. И климат у нас не таков, как утверждал в своей знаковой книге «Почему Россия не Америка» Андрей Паршев. И традиции у нас таковы, что мы, сколько бы ни пытались построить просторный дворец, все равно возводим тесный и крикливый барак, который потом без склок никак не разменяешь и не снесешь.

 Классовое чутье вместо классового сознания

 Я не претендую на поиск одного-единственного объяснения для сложившейся российской практики государственного строительства, но все же позволю себе указать на еще одно отличие нашего российского общества от западного. Но сначала давайте ответим на вопрос, а часто ли мы в современной западной литературе встречаем вот такие конструкции: «такой-то сын такого-то» или «а чей он сын?» – конструкции, которые столь естественно смотрятся в нашей культурной традиции? Причем, даже в так называемом бесклассовом советском обществе эти конструкции оставались вполне востребованными. Недаром в те времена существовал и анекдот о сыне полковника, который мечтает быть генералом, но не сможет стать генералом, потому что и у генералов дети есть.

 А это свидетельствует об одной мало осознаваемой нами данности – в России так и не сложилось классовое общество, а, следовательно, отсутствует и сформированное классовое сознание. Конечно, остается нелегкий вопрос, между кем и кем тогда происходила у нас столь кровавая классовая борьба? Но если принять во внимание, как часто мы вместо проявления классового сознания оперировали понятием «классовое чутье», то все станет на свои места. Поэтому-то и происходила эта кровавая замятня, что основным принципом реализации изменений было некое «чутье», а не знание.

 А все дело в том, что в России так и не произошло формирования классов. У нас вместо классов так и остались сословия. Давайте обновим в нашей памяти давно забытые формулировки, и все встанет на свои места. Что есть социальный класс? В марксизме под этим понимается большая группа лиц, которая определяет себя по месту в системе производственных отношений. По Веберу и прочим его последователям к этому определению добавилась только самоидентификация по общественному положению и месту в системе политической власти.

 В сословной же среде всегда самоидентификация происходила лишь по правовому положению в обществе, в своем родственном клане. Причем, и это самое главное, принадлежность к сословию очень часто переходит по наследству. Вот почему у нас конструкции «такой-то сын такого-то» сохранялись даже в бесклассовом советском обществе. Вот почему в нашем общественном сознании и до сих пор остаются значимыми такие понятия, как трудовые династии, телефонное право, клановость. Кстати, одним из доказательств того, что даже в советском обществе сохранялось сословное построение общества, может послужить тот факт, что советская власть законодательно выделяла определенные сословия людей, лишая их определенных гражданских прав.

 Так, может быть, основная проблема нашего государственного строительства в том и состоит, что мы пытаемся строить дворцы из смеси гипса и плетенки?

 Что делать с «креативным классом»?

 Недавняя социальная турбулентность в России вывела на повестку дня еще одну проблему – это появление на политической арене так называемого «креативного класса». Но если заглянуть в наше прошлое, то можно найти довольно четкую параллель для этого новообразования – это сословие разночинцев в городах и сословие «раскрепощенных» помещиков в провинции. И кстати, именно эти сословия в конечном итоге раскачали лодку Российской Империи, и все только потому, что российская власть так и не смогла определить этим сословиям достойное место.

 Думаю, будет нелишним сегодня попытаться освежить свои познания по истории России второй половины XIX века. Тем более, сегодня все чаще пытаются искать типологические аналогии именно в этом периоде российской истории. Тогда в 1861 году произошло событие, перевернувшее целину российской общественной жизни – состоялось освобождение крестьян от крепостной зависимости. Но самое главное, произошло освобождение и другого сословия – помещиков. Их освободили от крестьян, и российский помещик стал сословием, которое оказалось лишено своего исконного значения. И это стало не меньшим вызовом для спокойствия

 Разрешить эту проблему должны были земская и городская реформы. Именно системы земского и городского самоуправления могли бы поглотить в себе эти невостребованные в структуре власти сословия. Они должны были погасить их деструктивную энергию и перенаправить ее на обустройство земли российской на низовом уровне самоуправления. Однако этого не произошло.

Вездесущая вертикаль, парящая в воздухе

 1 января 1864 года российскому обществу был сделан, наконец, подарок – Александр II утвердил проект Положения о губернских и уездных земских учреждениях. И хотя заявлялось, что земские учреждения создаются как внесословные выборные органы местного самоуправления, все же изначально предполагалось, что отлученное от крестьян дворянство сможет в этих учреждениях в полной мере реализовывать свою энергию и патерналистскую привычку. Кстати, это доказывается, к примеру, тем фактом, что на территориях, где дворянское землевладение отсутствовало или было ничтожным – Архангельская, Оренбургская, Астраханская губернии, Сибирь и Средняя Азия – земские учреждения попросту не создавались.

 Земства вводились постепенно. К концу 70-х годов они были введены лишь в 35 губерниях Европейской России. К тому же компетенция земств была изначально строго лимитирована исключительно вопросами местного самоуправления: устройство и содержание местных путей сообщения, земских школ, больниц, богаделен и приютов, регулированием местной торговли, налаживанием ветеринарной службы, содержанием тюрем и домов для умалишенных. Ни в коей мере земства не имели права заниматься политической деятельностью – подобное нарушение рамок компетенции строго каралось законом.

 И надо сказать, в России создание земств было встречено с энтузиазмом. Причем и народническое движение тоже было в немалой степени обусловлено этим общим движением «в народ». Именно земства создали в русских деревнях зачатки системы здравоохранения. Во многих губерниях земства стали первыми приобретать улучшенные земледельческие орудия, машины, семена. Именно земства оказывали содействие распространению агрономических знаний в деревне.

 Вслед за земской реформой 16 июня 1870 года был утвержден и проект нового Городского положения, в котором городское самоуправление строилось на тех же принципах, что и земства. Не буду перечислять заслуг нового городского самоуправления. Напомню лишь, что водоснабжение, благоустройство и появление в городах общественного транспорта было обязано этим новым общественным структурам.

 Было лишь одно но… Министерство внутренних дел никак не желало ослабить свой ошейник на шее общества. Земские собрания и управы были лишены права как учреждения общаться между собой, они не имели принудительной власти, так как полиция им не подчинялась. Их деятельность контролировалась губернатором и министром внутренних дел, имевшими право приостанавливать исполнение любого постановления земского собрания. В результате, призванные вобрать в себя потенциально опасные пассионарные элементы российского общества, земские и городские органы самоуправления наоборот выплескивали в общество готовых бунтарей, которые не смогли реализоваться в тесных рамках земских проектов. Да и народовольческое движение собственно было инициировано слишком жесткой реакцией государства на вполне невинные попытки разночинного сословия «оплодотворить» собою социальную пустоту русской деревни. Ведь будущие народовольцы в массовом порядке шли в деревню врачами, учителями, крестьянами. Они мечтали принести туда свет новых знаний, а получили за это долгое тюремное заключение в ожидание суда, затем суд и жесткие приговоры. Вот так и был дан старт русской революции.

 Зачем гальванизировать мертвецов?

 Предвижу этот вопрос. Действительно, зачем возрождать то, что способствовало впоследствии смерти Российской Империи? Во-первых, я не уверен, что Российская Империя не взорвалась бы гораздо раньше, одновременно сползая в ряд самых отсталых государств, причем как структурно, так и по общим показателям. Во-вторых, в какой-то мере именно эти органы самоуправления все же подготовили общество к трансформации государства, и когда в РИ образовался вакуум власти при завалившейся вдруг вертикали, этот вакуум был компенсирован местными властными структурами, и таким образом хаос не добил страну. В-третьих, вовсе не обязательно повторять ошибки самодержавной власти.

 В чем же я вижу потребности для реинкарнации земств в современной России? Во-первых, именно земства как инструментарий более всего подходят для оперирования с обществами, построенными на сословном принципе. Потому что одним из признаков сословного самосознания является самоидентификация по своему месту в общественной иерархии. А именно эти структуры смогут позволить в ситуации остановившихся социальных лифтов реализовываться индивидуальным амбициям, причем на благо обществу.

 Во-вторых, уже сегодня заметна тенденция государства максимально сбросить с себя бремя социальной защиты населения, здравоохранения и образования. Наиболее остро эти проблемы встанут в сельской местности и небольших городах. Кто будет решать эту проблему? Российское меценатство? Сомневаюсь. Медицинское страхование? Еще больше сомневаюсь.

В-третьих, попытка «белоснежной русской зимы 2012» продемонстрировала, что у нас существует довольно большой слой людей, который, как и разночинство XIX-го века, при довольно высоком уровне образования и социальной активности не находит для себя приемлемых форм реализации. И вот это уже сегодня становится миной замедленного действия.

А формы реинкарнации могут быть совершенно различные. Да и названия вовсе не обязательно должны копировать названия, уже отыгравшие свою партию в истории. Пока же ясно одно – если нашу становящуюся все более жесткой и массивной вертикаль вовремя не удастся подпереть горизонталью российского гражданского общества, то уже на наших глазах мы увидим очередное падение колосса на глиняных ногах «в бездну русской пустоты», как когда-то писал Саша Черный.

 Шаймуратовские фантазеры

 Есть такое небольшое село в Башкирии. Оно невелико, проживает в нем несколько тысяч обычных россиян. И ничем вроде бы оно не примечательно таким особым. Вот только в последние два года его постоянно посещают известные российские экономисты. Приезжают, удивляются, разводят руками… А все дело в том, что в этом селе, измученном многомесячными невыплатами заработной платы в местном совхозе, решили инициировать эксперимент с выпуском своих местных «гезеллевских денег». И таким образом, за пару лет совхоз смог ликвидировать свою задолженность по зарплате, новые деньги прижились в товарообороте села, и даже стали выходить за его пределы. Но самое главное, «гезеллевские деньги» порождают совсем другой уровень взаимоотношений и доверия в обществе.

Был приглашен в это село и я. Не просто на экскурсию, но в качестве участника форсайт-проекта, который должен был рассмотреть перспективы развития в России подобных локальных финансовых систем. И при составлении дорожной карты было обнаружено вот такое событие – при дальнейшем развитии локальных денег неминуемо будут порождаться новые структуры общества по типу тех же самых земств. И мне кажется это совершенно логичным – ведь природа не терпит пустоты, и если государство стремится избавиться от бремени местных забот, значит, на местах будут нарождаться свои мини-государства. И от нас зависит, будут ли они встроены в общую схему государственной власти или же будут конфликтовать с ней.