Журнал "PostKlau"

                                                      Выжить

 

Шёл тысяча девятьсот девяносто шестой год.  Из посёлков, сёл, деревень большинство людей трудноспособного возраста потянулись в города в поисках лучшей жизни. Города принимали далеко не каждого. Известия о том, что кого – то убили, изнасиловали стали привычными для всех, и всё это было страшной трагедией для нашего во все века сердобольного народа. Писатели – деревенщики предупреждали в своих произведениях, что опомнитесь люди, берегите страну, корни свои, истоки, они в прямом смысле сражались за наше исконно – русское, за что получали от либералов по полной мере. И вот на радость врагам России произошла трагедия, рухнул Советский Союз. Порой закрадывалась в головах у многих мысль, что, де, не сон ли это. Была страна, жили люди, и всё в раз обрушилось. Сколько таких вот деревенских горемык полегло в городах? Несомненно, многие и многие тысячи. Но не все решались ехать в город, было таких немного, но они были…

Кажется совсем недавно Анатолий Гуслев женился на своей любимой Глаше. Свадьба была в поселковой столовой, гуляло больше ста человек, весело гуляли. Теперь же Анатолий думал, что не потянул бы такую свадьбу, ежели бы сейчас женился. Тогда в девяностом был ещё завод, была жизнь. 

Жил ныне Анатолий с Глашей во времянке, работы нигде не было. Рос сынишка Димка, да Глаша была беременна вторым. Родные Анатолия отговаривали, говорили, чем, мол, кормить будешь. Глаша была в раздумии, было бы у них с Анатолием уже два ребёнка, но боязнь перед родственниками победила, сделала аборт. А теперь вот что делать? Как жить? Решили рожать вопреки, и именно потому, что все были против. Слова родственников : «Чем кормить будете?», резали душу на части, а уже отрезанные части эти говорили Анатолию, что, даст Бог выживем, и после того аборта душа саднит так, индо спасу нет. И бывало так, пообедает семья Гуслевых, а в кастрюле ещё на одну тарелку супа осталось, и жена с мужем несговариваясь думали, что суп этот для второго ребёнка видно предназначен.   

Купил Анатолий двадцать кур. Изучил литературу по выращиванию домашней птицы. Старался всё соблюдать, сделал тёплую стайку, ловил рыбу, отделял мясо от костей, чтобы куры не подавились, добавлял комбикорму, который на то время был ещё настоящим. Покупал ещё и витаминную добавку «Рябушка», и на удивление, куры неслись и зимой не плохо. 

Весною, когда на Ангаре в заливах, массово шёл к берегу бычок. Анатолий с сыном Димкой шли на берег. Ловили только ночью, днём ловилось плохо. Ещё издали отец с сыном увидели несколько десятков человек  на берегу залива, горели костры. Мужики, вмиг ставшие бывшими заводчанами, пили копеешную спиртовую отраву. От увиденного у Анатолия кольнуло в груди, думалось, "Господи! До чего обнищал народ наш, бычку радуется, котлеты с него делает, а кто и продаёт, и покупают люди, ибо недорого. А ведь как жили, Анатолий работал сварщиком, получал четыреста с лишним рублей, при стоимости колбасы за килограмм, два рубля двадцать копеек, эх мысли грустные, окаянные, подите прочь, мне ныне бычка надобно добыть"

 Ловился же бычок так, делался из проволоки большой обруч, радиусом с метр или побольше, прикрепляли к обручу длинный деревянный черенок, доходивший длинной до четырёх метров. Железный обруч обтягивался марлей, или старыми занавесками, а на середину устройства клался камешек. И вот такое устройство опускали в воду. Бычки ловились хорошо, подержишь на дне обруч минут пять, и достаёшь до двадцати бычков за раз, а то и больше. Двухведёрный горбовик наполнялся часа за два, потом ещё один горбовик. 

И вот несут тяжёлую поклажу отец с сыном. Так рыбачили они недели две кряду. Куры к радости хозяев неслись хорошо, благодаря варёным бычкам, яйца были крупные, да и очищать их от костей как другую рыбу не требовалось.  Димка узнал, что на рынке  бычка раскупают хорошо. И вот Анатолий с сыном пошли продавать бычки, на вырученные деньги хотели справить обутки для сынишки. Только встали продавать, подъехал милицейский уазик, вылезли милиционеры, поругали новоявленных торгашей, и повезли отца с сыном в милицию, вместе с горбовиком бычков. По дороге офицер говорил, что вышел запрет от администрации, торговать бычком нельзя. Анатолий знал, что торговля бычком шла полных ходом каждый день, но надо было с кем – то договариваться, давать деньги, но денег не было, и он прям в милицейском уазике посеревшим от грусти и недосыпания голосом говорил Димке:

- Вот сынок, и купили тебе обутки.

Димка озираясь глядел то на милиционеров, то на отца, и вдруг со злостью сказал:

- Поймали вы нас, а мы всё равно с батькой бычка ловить будем, нам есть охота. Мамка котлеты с них делает. Вы дяденьки милиционеры зарплату получаете, а папа мой на заводе сторожем работает, и ему уже три месяца ни рубля не давали.

Тут Димка замолчал, а миллиционер сидевший на переднем сиденье развернулся, и сказал: 

- Шустрый у тебя малый. 

Потом поглядев на Анатолия, остановил свой взгяд. 

- А я гляжу лицо знакомое, это же ты в клубе на день милиции нам стихи свои читал.

- Да, а что?

Милиционер попросил водителя остановить уазик.

- Выходите рыбаки, и бычков своих забирайте, стихи у тебя хорошие. Да вот приказ администрации получили, служба. Только на рынок больше не суйтесь, другой патруль может не отпустить, а денег на штраф у тебя нет.

Так в первый раз в жизни Анатолию помогло его увлечение писать стихи, и читать их на праздники в клубе. Когда они вернулись во времянку с непроданными бычками, Глаша тихо склонила голову:

- Ну что горемыки мои. Садитесь уж к столу, я супу с голых костей наварила. Повезло, успела купить совсем недорого. 

Димка молчавший и слушавший маму вдруг встрепенулся:

- Мамка, мамка, а нас милиционеры арестовали. Ты папку за стихи ругаешь, а нас отпустили, милиционер папку узнал, и вот отпустил.

                        Автор Анатолий Казаков, прототип героя рассказа

Глаша снова покачала головою, и стала кормить своих мужиков супом из голых костей, и семья радовалась, что на этот раз суп пахнет мясом, а не химическими кубиками. Однажды на заводе, где сторожил Анатолий, всем выдали по большому куску солёного сала. Толи бартером за продукцию начальство обменяло, толи ещё чего, простым работягам это было неведомо. Начальство завсегда крутит свои дела само по себе, так уж повелось на белом свете. Но  вечером ехал Гуслев на велосипеде во времянку, и всё время оглядывался на багажник. Кусок сала был привязан к багажнику крепко, но всё одно поворачивал голову назад Анатолий много раз. Осторожно зайдя во времянку, Гуслев достал из матерчатой сумки сшитой Глашей, большой свёрток газеты, и положил на стол. Жена мыла полы, и увидев свёрток, медленно подошла к столу, и спросила:

- Это чего Толя?

Гуслев развернул газету, и Глаша увидела большущий кусок солёного сала , и вскрикнула:

- Ой, Господи, да где же взял – то?

Глаза молодой женщины смотрели жадно на кусок, она без конца глотала слюни. Муж ответил жене: 

- Да не пугайся Глаша, не украл, на заводе выдали, всем давали.

Хозяин достал из столешницы нож, и бережно отрезал несколько кусочков сала , а затем хлеба. Глаша медленно села на табуретку, взяла кусочек сала и хлеба, и стала жадно есть. У Анатолия же глядя на такую голодную жену, как будто перекрыло всё внутри, сидел, и ничего не ел. Глаша спросила:

- Ну чего же ты, принёс, а сам не ешь?

- Да ничего Глаша, я на заводе кусок уже съел, пока нехочу, мечтал вот привезу думаю, ты будешь рада.

Жена к тому времени съевшая два кусочка сала, ответила мужу: 

- Да как же, не радоваться Толик. Я не помню когда, и ела такое.

И вдруг опомнившись позвала бегающего на улице Димку домой. Сын увидев сало закричал «Ура», и жадно стал есть, родители же глядя на как сын ест, прокручивали в головах, как они жили при Советском Союзе. И Анатолий тихо говорил жене:

- Завсегда у нас так. Пишут при царе в 13 году жили хорошо, потом революция, голод, теперь вот опять голод, это при таком богатстве нашей страны. 

Охраняя ворота пустого цеха, Анатолий думал, как же жить дальше. Стал продавать яйца, со временем купил ещё кур. И в семье появились хоть какие – то деньги.

 Анатолию взбрела идея торговать семечками, Глаша сшила цветастый мешок, купили, и нажарили семечек. Гуслев поехал в другой посёлок торговать. Его тут же прогнали местные торгаши семечек, а как ехать пустому домой, надо было хотя бы на билет автобусный продать. И он на свой страх и риск, встал неподалёку от рынка. Несколько человек купили у него семечек. 

Подошла женщина тётя Дуся, он знал её очень хорошо по барачному детству. Они крепко дружили с его мамой. Тётя Дуся работала продавцом, а в то время было хорошо налажено Бамовское снабжение продуктами, и Евдокия доставала для мамы Анатолия такие консервы, которые они сроду не видывали. Поглядела, и купила у Анатолия семечек тётя Дуся, спросила, как поживает мама. А до разговоров ли ему сейчас было, страшно стыдно было, что продал тёте Дусе семечек, надо было так дать, эх дурак.  Быстро подошли мальчишки, схватили несколько горстей семечек, и убежали. Торговать дальше расхотелось, а на билет домой деньги уже были. 

Сами потом семьёй и дощелкали эти семечки, но никто не смеялся в семье над горемычным торговцем семечек, Глаша жалела мужа. На заводе давали под запись хлеб. Набирал Анатолий сразу по несколько булок, взял бы ещё, но можно было только три или четыре. Бывало получалось взять пять булок, но это было тогда, когда кто – то из сторожей которые получали пенсию отказывались брать хлеб, потому как копили свои неполученные зарплаты на консервы и муку которые иногда привозили на завод. В такие моменты когда удавалось получить пять булок хлеба, Анатолий по возвращению во времянку шёл в стайку к курам, доставал из большой сумки булку хлеба, и ломая хлеб по кусочкам раскидывал. Куры клевали хлеб, а Анатолий  им говорил примерно следующее:

- Кормилицы вы мои хорошие. Не холодно вам тут.

И тут же проверял градусник. По возвращению во времянку выкладывал хлеб, а Глаша говорила:

- Что? Опять со своими курами разговаривал.

Анатолий молчал, глядел на беременную жену, а по вечерам молился на иконку Пресвятой троицы.

В стайке работали два обогревателя. Со знакомым электриком, Анатолий ещё летом договорился сделать так, чтобы обогреватели эти шли мимо счётчика. Успокаивал себя Анатолий так, де, вот Братская ГЭС, огромная совсем рядом стоит, и качают деньги воры себе в карман без меры. На нас этим руководителям наплевать, сдохнем, никто и не заметит, таково время ныне. А мой родной дядя эту самую ГЭС в наикрепчайшие морозы строил, а нам ничего, подыхайте бывшие жители Советского Союза. 

Нет же сволочи, потрепыхаюсь, и не гложет меня совесть, что электричество ворую, совсем не гложет. У меня градус терпения раскалён так, что дай Бог удержаться, да не влезть куда не следует. Глаша родила второго мальчёнку, назвали Семёном, жену и двоих  сыновей Анатолия, покрестили в церкви. Сам же Анатолий был крещён в детстве. Помнит он большие расписные рисунки в храме, помнит, как батюшка окунал его в медную купель, как везли его с мамой к храму и обратно на телеге. Как на причастии впервые в жизни попробовал вкусное, хмельное  вино с маленькой булочкой, лишь много позже он узнает, что булочка эта называется «просфора». Всё это очень дорого для его памяти. 

Случилось так, что завод бартером обменял свои котельные установки на красную рыбу. В аэропорт приземлился самый огромный самолёт, который производила Россия. Ждали его заводчане сутки. Начальник цеха успокаивал работяг, де, всё договорено. И вот самолёт приземлился, Гуслев войдя в самолёт подивился его огромности. Два камаза с рыбой стояли в нём, словно спичечьные коробки в большой вазе. 

Стали разгружать красную рыбу, это были кежучь, кета, горбуша. И когда уже на заводе снова разгрузили рыбу, начальник дал грузчикам трёхлитровую банку спирта. Сварили несколько рыбин кежуча, выпили, поели. На другой день Глаша с Димкой отведав рыбы сказали, что никогда не ели такой, и были очень рады. 

Прошло какое – то время, было лето, и после рыбалки Анатолий спал крепким сном, но сознание того, что надобно идти кормить кур победило, пошёл в стайку, а в летнее время он делал большой загон из проволоки – сетки, чтобы курам было вольготно гулять на улице. И вдруг не обнаружил там ни одной курицы, лишь перья разбросанные по всему месту видимо бывшего побоища. В глазах потемнело. Перекрестился. Да как же не услыхали, и сам же себе отвечал на вопрос, стайка слишком далеко. Тут же обнаружил сразу несколько прикопанных на половину своих дорогих кур. Зашёл в стайку, и увидел своего огромного петуха, был он весь в крови, вел бой бедолага до последнего, словно солдат. Соседи потом рассказали, что слышали куриный шум, видели большую собаку. На вопрос Анатолия, почему не предупредили, сославшись на дела ушли. Взяв огромного петуха на руки, Анатолий пошёл домой, Глаша увидев, начала плакать. Анатолий же успокаивал: 

- Тише Глашенька, детей разбудишь, напужаешь, надо теперь воду греть, будем курам перья выщипывать. Это еда, в холодильник наш они вряд ли влезут, будем тушёнку куриную делать.

Полдня ушло, чтобы откопать кур двадцать, остальных десять найти не удалось, хотя, и обшарил Анатолий все окрестности. Надо сказать, закапывала собака кур умело, пришлось перекапывать весь участок загона. Пять кур Анатолий отвёз на велосипеде тёще с тестем, три отдал маме. В морозилку поместились только две, с остальных сделали тушёнку. С огромного петуха накрутили фаршу, и сделали котлеты. 

На заводе стали выдавать авансы деньгами, продукция всё же продавалась потихоньку. И на эти авансы по решению семьи снова купили кур.  Котельные установки стали брать лучше, и Гуслев вернулся к профессии газорезчика и сварщика, стало заметно легче. 

Когда Глаша затевала стирку, то нужно было три-четыре тридцати восьми литровых алюминиевых фляги воды. Колонка располагалась в километре от времянки, и возить по одной фляге на санках Гуслеву надоело. На заводе сам соорудил санки, на которых можно было увезти сразу три фляги. Соседи завидев такие санки, попросили Анатолия дать им, оказалось они перевезли на них сервант из квартиры во времянку. 

Жизнь шла своим чередом, слава Богу, не знал тогда Анатолий, что дожив до пятидесяти четырёх лет, и собиравшийся в пятьдесят пять лет, как положено в регионах приравненных к крайнему северу, пойти на пенсию. По новому указу, предстояло уйти ему в пятьдесят восемь, выработав северный и общий стаж, было шибко обидно сибирскому мужику за все эти напасти. Слава Богу его Глаше дали пенсию в пятьдесят лет, оказалось на тот момент, что у кого двое детей то женщины уходят в пятьдесят. 

А дальше по нарастающей к огорчению большинства людей России. Жизнь шла своим чередом…

 

 

  Фотографии предоставлены автором