«Сколько всего происходит на нашей планете? Если каждый раз смотреть новости по телевизору, то каждый раз  становиться тревожно за мир на земле. Прошло по историческим меркам не много времени, и уже только в нашей стране так широко отмечают день победы над фашизмом. Коротка же память у остального мира, кроме нашей во все века сердобольной Матушки – Руси. Разумеется где – то помнят, но Боже, на сколько же это ныне мизерно. Невольно вспомнишь нашего Михаила Ножкина «Нет в России семьи такой, где не памятен был свой герой», дорогие это строчки. Если бы я вдруг стал волшебником, то посадил бы у экрана весь мир, и показал бы всем  Великий фильм Михаила Ромма «Обыкновенный фашизм». Скептики скажут, ничего всё равно не измениться. Я всё же думаю иначе».  

Такие мысли терзали меня грешного пока шёл к маме. Дорога, сибирская наша Братская дорога, и я вспоминал своё стихотворение которое написал совсем недавно про свою бабушку Татьяну Ивановну Куванову, да пожалуй, и приведу его, вроде к месту моим мыслям оно:

На босу ногу да по полю Бежала бабушка моя. 

Слезинки проливая вволю, Надежду тайную тая. 

Ей сообщили, что в деревне Соседней, рядом, прямо тут. 

Товарищ мужа бает древне: – Бабёнки всё перенесут. 

Зайдя в избушку – на колени: – Андрей мой ненаглядный жив? 

А на лице солдата тени: – Погиб, седины не нажив… 

И вновь бежала ты по полю. К мальцам, которых сберегла. 

Смиренно приняла ты долю. В избёнке печь твоя тепла. 

И сыну, дочкам обсказала, как тятя их родной погиб. 

А боль ознобом возрастала. И голос твой совсем охрип: 

«Вы, чадушки мои родные, топите печь, я отдохну». 

И горе горькое впервые детей коснулось и родню. 

На босу ногу да по полю Бежала бабушка моя, 

Слезинки проливая вволю, Надежды тайной, не тая. 

Нет, не тая…

Этой осенней октябрьской ночью мне предстояло проводить мамочку Анастасию Андреевну с сестрой Марией Андреевной в дальний путь. Давно привычен этот путь по железной дороге из Братска в Арзамас, а далее в деревню Леметь к сестре Дуне. Да, дорогие мои читатели. На Украине ходят по улицам фашисты, в Сирии гибнут наши родимые солдаты, много людей умирает от тяжёлых болезней, автокатастроф. А две сестры собрались в деревню. 

Я неслучайно так пишу, слава Богу, мир наш разный, и есть в нём всё же что – то такое, которое нас удивляет по доброму. Маме моей Анастасии Андреевне восемьдесят лет, родилась на Рождество Христово, Марии Андреевне семьдесят семь, тёте Евдокии Андреевне восемьдесят четыре. И  вот уж который октябрь едут сёстры в деревню, где они родились на Божий свет. 

Мама наказывает мне, чтобы я убирал все пять этажей подъезда, верхние четыре, чтобы не убирал, не хотят платить даже копейки. Работа эта мне знакома, как уезжает мама, так и вперёд Анатолий Владимирович борись за чистоту подъезда. Живёт мамочка моя в панельном доме, и я горжусь, что весь наш Братск состоящий в основном из этих самых панелей, причастен и к моей мамочке, скорее конечно она причастна, но мой рассказ, как хочу так, и пишу, читатель умный он всё поймёт. Работала она сначала бетонщицей, потом крановщицей на огромном заводе КБЖБ, многие города построены из бетонных изделий этого овеянного заслуженной славой завода, ныне на заводе уже давно всё не то, от этого бывает очень грустно, и это объяснимо, ибо люди жили заводом. Я же живу  в старой деревянной восьмиквартирной двухэтажке, и теперь на время отъезда мамы, там и тут надо следить за чистотой, такова жизнь. 

Бывало раньше перед дорогой немного выпивали, но в последнее время мучает давление, и всё же жаль, что нельзя выпить, нервы бы может успокоились, но останавливают мысли о том, что предстоит потом сильно мучиться. 

Привычный вокзал Гидростроитель, мы сидим на железных сидениях, ждём поезд. Железные сидения мне не по душе, сразу начинает ломить спина, потому встаю, прохаживаюсь по вокзалу. Народу мало, да и откуда ему взяться, с девяностых безжалостных годов бегут люди из Сибири. Подумать только уж почитай шестьдесят лет сёстры в Сибири живут, народили здесь детей, работали, состарились, но все эти годы если не каждый год, то через год ездили в родную деревню Леметь. Сначала навестить маму, теперь сестру. Стоянка поезда всего две минуты, спешим, и вот сёстры в дороге.

Машу на прощание рукой, но мама этого уже не видит, поезд уходит быстро, но чует нутром, что машу, ох уж эта чуечка наша нутряная, кажется всё она понимает, да нет, конечно не всё. Трое суток в дороге, сотовые телефоны работают исправно. Уже который год, слава Богу, встречает в Арзамасе сестёр, деревенский водитель Игорь, и везёт в родную до боли Леметь. Там и встречаются три сестры, плачут, обнимаются. А так, как темно на улице, до дому идут с большим фонариком. 

Уже на следующий день тётя Маша с мамой наводят идеальную чистоту в доме, пекут пироги в русской печи, но знамо дело не только пироги, в чугуне томиться суп. Обедают сёстры, разговаривают о жизни, отдохнут маленько, и снова за дела. Евдокия Андреевна привычно усаживается на улице на свой старенький посылочный ящик, начинает плести корзины, они по прежнему в ходу на местном рынке. А осени на западе уже давно стали тёплыми, порой совсем не дождливыми, да и у нас в Сибири климат изменился до полной неузнаваемости. 

Приехавшие из Братска сёстры заготавливают дрова. Много годов пролежали столбы под что – то, да вот не доходило до них дело. Помнят эти столбы, как уж последние деревенские «робяты» свадьбы справляли. Ныне подгнили столбы, и уже более чем на дрова никуда не годятся. Пилят родные сёстры эти самые столбы, затем раскалывают, заносят дрова во двор. Дуня же молча плетёт корзины, все роли давно распределены в доме у Данилиных. 

Каждое утро, и вечер сёстры молятся. У Дуни есть приёмник по которому транслируются литургии. Но когда приезжают Анастасия и Мария, Евдокия позволяет привыкшим к городу сёстрам посмотреть телевизор. Но как только настанет пора уезжать в Братск. Старшая сестра велит им замотать телевизор тряпками, и запихать под стол, твердит, что слушает только приёмник, и повторяет  за священником молитвы. Такая жизнь происходила в нынешнем октябре в деревне нашей любезной.

 Вернёмся в Братск. Я хожу к маме, подметаю, и мою полы в подъезде, с верхних этажей которые не платят за уборку летят окурки, и разный мусор, но надо смиренно нести свой крест, хотя порою хочется всерьёз поговорить с бычкокидателями, такого слова в словаре нет, но поди ж применил почему – то. Поливаю маманины цветочки, сажусь за кухонный стол, всё близко, всё знакомо. Пью чай с конфеткой и печенькой, открываю консерву сайры, съедаю половину, и понимаю, что надобно это дело завернуть в целлофановый мешок, отнести коту Бонифацию, а если покороче, то просто Боня. 

Маму жители подъезда конечно потеряли, в который уж раз говорю им, что в деревню уехала. Привычно хожу на репетиции народного хора «Русское поле». Милые сердцу дорогие мои хоровики. Сколько уж вас нет в живых, словно солдаты в бою сражаетесь вы за то, чтобы русская песня жила, звучала. Оно конечно, по телевизору показывают знаменитые хоры, но в  родимых провинциальных глубинках тоже есть хоры, и пусть они не  знаменитые, но в наших домах культуры, внуки слушают, как поют их бабушки, и это очень ценно для культуры нашей России. 

Недавно пришло такое положение о конкурсе в котором сказано, что надо, чтобы и слова и музыку коллектив сочинил, словом песня доморощенная понадобилась. Взяли в разработку мою песню под названием «Деревня и люди». Помню, наш руководитель Александр Васильевич Корсанов написал на эти слова ноты и сказал: « Анатолий! Слова твои, мелодию ты придумал, значит песня твоя, а я тебе на память ноты напишу». Где ты теперь, дорогой человек Александр Васильевич?  Уехал из Братска, и мне бы очень хотелось знать, жив ли он. В песне есть строчка: «А песня нас всех от невзгод защитит», её придумала наша солистка Зина Романчук, вот уже и её нет в живых. Много в голове человека мыслей находится, хор напевает мою песню, а я об истории её задумался. Впрочем, может и заменить руководитель песню, я уже давно ко всему привык. В один из дней написалось стихотворение, и я привожу его:

Cнова мама моя в дороге. 

По железной дороге путь тот. 

Мысли в постоянной тревоге 

И тоска вновь в душе живёт. 

Километры в пять тысяч длиной. 

Из Сибири на запад к сестре. 

К той единственной Дуне одной. 

Каждый год ты спешишь в октябре. 

По восьмому десятку размен. 

Старичьё вы моё, старичьё. 

Ох и труден ты жизни безмен. 

А зовётся всё это «житьё». 

В деревеньке лежит на печи

Дуня, Дунечка наша Дуняша. 

От болезни пропали харчи. 

На столе недопитая чаша. 

Позвонила ты в среду ко мне. 

И спросила, что едут ли сёстры? 

Тот звонок для меня как во сне. 

- Да они уж летят словно ветры. 

Слава Богу, я слышу смягченье. 

Голос в трубке слегка подобрел. 

И исчезло на миг то волненье. 

Говорил, утешал, как умел. 

Этот голос святой, говорю. 

Он для жизни моей путеводен. 

На иконы, всплакну, посмотрю. 

Путь волнений всегда полноводен. 

С Арзамаса в деревню, и в Братск. 

Шесть десятков уж лет происходит. 

Это чувство родное всех братств. 

Слава Богу, оно не проходит. 

Вновь бежит километрами даль. 

Мама, Дуня и Маша- вы вместе. 

Я молю: ты утихни печаль. 

И пожалуй налью граммов двести. 

Деревеньки родные мои. 

Нынче снова о вас вспоминаю. 

Вы для русского сердца свои. 

Плакать снова о вас начинаю. 

Как Василий Белов написал: 

«Без деревни погибнет Россия». 

Я от мысли такой горевал. 

Моли Бога, о нас Пресвятая Мария.

Раньше бывало, когда приезжали сёстры в деревню, то собирались их подружки ставшие старушками. Ныне деревня почти пуста, на другом краю живёт Саша Сутырин, и Володя, но тот попал в больницу, что – то серьёзное с ногой. Напротив Дуни живут приезжие женщина с мужиком, вот и всё. Больно глядеть ныне на деревню, и написано об этом действительно много, да и напишется ещё думаю тоже много.  

Деревня для нас – это духовно – нравственная несжатая полоска. Почему же она не сжатая? Да потому, что живы пока люди которые живут в деревнях,  потому что в городах полным – полно выходцев из деревни, а это уж целое войско получается. Только шибко стареет это войско, вот это беда, погосты страшно растут, и уже давно кажется, что нет нигде просвета. Остаётся одно, работать, у кого есть работа, выращивать урожай на даче, ходить в храмы, молиться о Богом хранимой нашей России о всех православных христиан. Именно работой спасался наш Серафим Саровский. 

Пока сёстры были в  Лемети, я впрочем как и всегда ходил в наш правобережный храм «Преображения Господня». После церковной службы, ко мне подходили милые сердцу прихожане, спрашивали про маму, тётю Машу, привычно отвечал им, что в деревне. Прошёл месяц. За день перед отъездом навестил трёх сестёр мой друг детства Володя Молодцов, привёз гостинцев, посидели в родном деревенском дому. Молодец дорогой Владимир. 

Сёстры молятся,  прощаются, уезжают с Дуниными корзинами, полными яблок, некому их ныне собирать в деревне. В Лемети возрождается Храм, и это меня очень радует, ведь по Леметской земле ступали ноженьки святого Серафима Саровского.  Снова Игорь увозит мамочку и тётю Машу до Арзамаса, помогает при посадке в поезд. Там тоже стоянка всего две минуты. Мамочка моя ныне пока бежала до вагона запыхалась, и ей стало плохо, это я уж после узнал, скрывают от сыновей такую информацию, жалеют нас, всегда так было и будет, материнская любовь понятие святое. 

Низкий поклон тебе дорогой Игорь, у самого один из детей инвалид, а он сердешный находит время, чтобы отвезти сестёр в Арзамас. А мы что же встречаем наших мам с дальней дороги.  Дочь тёти Маши, моя двоюродная сестра Лена наварила супа, мы сидим за столом, хлебаем ложками пользительное ёдово - хлёбово, да по рюмочке Белорусской водки огоревали. 

Тётя Маша рассказывает, как ходили за хлысьями к реке:" Дуня нарезала пучки, а тащить в гору не можем. Мамка твоя Толик всё и выволокла. Теперь Дуне на всю зиму хватит корзинки плести, она без работы не может. Если бывает прихворнёт, едва отудбит, и снова за корзинки садиться, такова её жизнь, да кошек кормит"

 Мы же в Братске Дунины корзины дарим друзьям, и они этому очень рады, кто лук хранит, кто чеснок, красивая, ручная Дунина работа всамделишно радует глаз. Но напугало меня вот что. Мама моя решила ветку спилить у черёмухи, мешала та ветка проводам, да вот, как – то неловко вышло, упала. После рассказывала мне, когда летела вниз, словно Господь на руках меня держал. Расстроился конечно, маманя ты моя боевая и задорная, не в тебя я пошёл к сожалению. Позвонили тут же тёте Дуне, мол, доехали твои сёстры не волнуйся. 

Много раз приезжал я к тёте Дуне, завсегда там работы много, и написал об этом, слава Богу, немало. По весне этой двоюродный брат Володя приезжал из Белгорода, помогал тёте Дуне копать огород под картошку, сажает она сейчас сосем немного, но чтобы совсем не посадить, не может, это уж в крови сидит крепко. А ныне ведь как, тут же фотографии по телефону прислал, и снова глядел я на родные места. Родился я в Братске  29 января 1966 года, в холодном бараке, так и живу в Сибири, мамочка моя каждый год меня в деревню возила. Два родных берега в моей жизни Братск и Леметь…