Журнал "PostKlau"

Анатолий Казаков

     Данилино семя(часть 2)

Словом, выпивали друзья, закусывали, говорили много, а на деле выходило так: у кого были большие семьи, оставались и работали на родной земле, а кто только заводил семью, тот, бывало, и подавался в город. К тому времени Сергей Андреевич уже забрал жену Зинаиду с дочерью Галей в Братск. Младшенький Володя рос с бабушкой Татьяной Ивановной, но  семье Кувановых в Братске дали большую квартиру в деревянном двухэтажном доме, и Татьяна Ивановна со слезами на глазах вынуждена была провожать в далёкий край своего разлюбезного внука. А тот, приехав в Братск, ни в какую не хотел здесь жить, матерился по-деревенски на всю улицу, и его учительнице пришлось немало краснеть за это. Но на Руси мат - не дикость, а жизнь. Володя, привыкший в деревне ходить по нужде во двор, всерьёз не понимал свою маму, когда та приносила сыну горшок. «Не буду я срать в эту кастрюлю, отвезите меня в деревню», - бубнил Володя, вспоминая мужицкие слова.

Все дети Татьяны Ивановны были красивы, и беды от того было немало. Однажды Настя, сильная, молодая девушка, сходив в магазин, еле-еле доплелась до дому. Сглазили, подумала мать, и привычно вздохнув и вспомнив своего Андрея, что де каких красивых детей с ним родили, всю ночь молилась у образов. Дочь лежала на полу, как неживая, но к утру всё прошло. В другой раз Настя ехала на велосипеде и, неудачно разогнавшись с горы, подумала, что вот и смерть пришла, но выскочил откуда-то мужик, их же леметский, вцепился изо всей силы в велосипед и спас девку.

Работавшая на селе почтальонкой сестра Сергея Данилина, Анастасия Андреевна Куванова, выкрав какой-то бланк в сельсовете, тоже покинула родное село, уехав в Братск. По её признанию, было ей очень страшно развозить пенсию, ибо были в области случаи нападений. Перед отъездом Татьяна Ивановна дала ей железную иконку Николы Чудотворца, доставшуюся ей от предков много лет назад. Председатель Леметского колхоза писал в Братск, обращался в руководящие органы, чтобы вернули Настю, развозившую почту на велосипеде  и так любимую односельчанами. Но деревенский люд особый, работоспособностью своей удивительный, и так как Анастасия Андреевна, трудившаяся к тому времени на КБЖБ (комбинат железобетонных изделий) бетонщицей, показала себя как замечательный работник, то потуги председателя оказались напрасными. Братск на ту пору был героической стройкой, ехали сюда со всех пятнадцати союзных республик, и кто-то, пустив корни, оставался насовсем, а кто-то, не вытерпев тяжелых условий, уезжал. Деревенские чаще оставались.

Кто бы из детей ни приезжал в Леметь, Татьяна Ивановна была этому несказано рада. Но что эти три недели? Пролетали в миг, и приходила гнетущая душу разлука. Кто бы ни уезжал из детей в далёкий Братск, она, уже давно не видя их, стояла и махала стареньким платком. Привозили дети мамане и новые с яркими красками платки и чуть ли не насильно повязывали  на седую голову. Поносит, поносит их да и сприпрячет в сундук, словно реликвию какую, а провожать детей и внуков пойдёт в своём стареньком платке. Сызмальства посещая церковные службы (в Горьковской области во всё время Советской власти во многих местах работали православные храмы, хотя как и везде было много порушено. Сызмальства посещая церковь, понимала она, совсем безграмотная, что Христос говорил людям о скромности человеческой, и следовала этому. 

Анастасия Андреевна Куванова (Данилина) вышла замуж за молодого красивого парня Владимира и вскоре родила сына Анатолия. Жизнь с мужем не задалась, и она позвала сестру Марию к себе, чтобы водиться с маленьким сынишкой. Так вот и пустел деревенский дом Кувановых, оставались в нём сама мать Татьяна Ивановна да дочь её Евдокия Андреевна. Мария выучилась на медсестру и вышла замуж за Геннадия, приехавшего на стройку из Белоруссии, и у Татьяны Ивановны появилась на Божий свет ещё одна внучка - Лена. Жила теперь Татьяна Ивановна с дочерью Евдокией, так и не вышедшей замуж, получала от своих взрослых детей письма да печалилась шибко за Марию, ибо отправилась та в Братск, будучи больной. Случилось так, что разгружали колхозники машину, и местный шофёр Минька по прозвищу Лодышка вместо переднего хода сдал назад. Кузовом и придавил  Марию. Печень ей, сердешной, после сшивали врачи, и действительно Божьим чудом случилось то, что она выжила. Пришли в дом Данилиных родители Миньки, упали на колени перед Татьяной: «Не губи сына». Понять умом  всё это можно, а пережить уж совсем другое дело. Тут надобно Божье заступничество, чтобы простить. И она простила…

Везде, где бы ни жил человек, с ним происходят горести, и деться от них невозможно, потому-то и молятся денно и нощно родители о детях своих. Молилась и Татьяна Ивановна о сыне Сергее, дочерях Насте да Марии, уехавших в далёкую Сибирь. Острижет, бывало, своих овец (больше трёх  не было никогда - зарежет двух на мясо, а ярушка опять двойню принесёт), занесёт старинный станок в избу, шерсть в клубки сплетает да в окно всё глядит, дожидается дочь Евдокию. Из окна хорошо просматривалась дорога, здешние поля, издали идущие односельчане и многочисленная на ту пору ребятня. Все шли с той или иной поклажей.

 Томилась мать, ожидаючи, уж и глаза слезились от надрыву, а Евдокеюшка колхозную работу закончит и отправляется с подругами места искать, где трава не выкошенная есть. Мест таких было немного, а потому лишь затемно возвращалась с  вязанкой зелёной травы на горбу. Татьяна Ивановна утром эту траву сушила, ругая дочь, что не бережёт себя, а уж вечером разговор был таковым: «Ну, что ты, доцка, тиранишься? Наши-то в Братск все упёрли, а нам много ли надо. Замуж ты не вышла, да больше полдеревни без мужиков. Каково нам, вашим родителям, глядеть, как вы стареете такие красивые, ни детишек у вас, никого». Дуня молчала, лишь поест и поспит, и всё лето, всю жизнь таскала эти травяные вязанки.

Вроде и война давно закончилась, а не было для Евдокии мужа. И как было ей, красавице, унять эту боль - работой, только работой. Случались на деревне свадьбы, приглашали всех, так было принято. Посидит Евдокия за столом, выпьет рюмку водки, отметит про себя, что девки младше её на десять лет замуж выходят, улыбнётся и пойдёт домой. Татьяна Ивановна всё видела и больше не говорила об этом, только и шагу теперь без неё не могла ступить. По пятам за дочерью ходила, и если дочь не на работе, а дома, где-нибудь во дворе, то обязательно зовёт мать: «Дуняшк, а Дуняшк? В ответ: «Да здесь я, мама, за скотиной убираю, дрова вот надо сложить». Но проходило полчаса, и маманя снова повторяла то же самое: «Дуняш, а Дуняшк?», и это стало привычкой.

На деревне стали появляться чёрно-белые телевизоры, и в очень редкие дни ходила Татьяна Ивановна с Евдокией по деревенской родне смотреть это чудо. Для такого особого случая одевали они новые телогрейки с новыми калошами. Татьяна Ивановна, сидя на избяной лавочке то у Сергея Носова, то у Ивана Молодцова или соседа Сергея Куванова, глядела своими голубыми глазами в маленький чёрно-белый экран и говорила, ухмыляясь: «Эт цево они там суетятся, калякают цего-то, камедные». Толкала потихоньку в бок свою Дуняшку и спрашивала: «Дуняшк, эт цо ит они там бают?», и опять смущённо улыбалась. Евдокия Андреевна (Дуняшка) и сама толком разобрать ничего не могла. Так ничего и не поняв,  уходили они в свою избу, а потом заметили одну странность: те, к кому по праздникам ходили они смотреть цудо-телевизор, стали деньги занимать у них. Бабушка получала мизерную пенсию, Евдокия не густо зарабатывала в колхозе, но считались они людьми «денежными», поскольку были одиноки, а дети жили в достатке. Занимали они и Кувановым, и Молодцовым, и Носовым -  у них дети, тут и говорить не о чем, просто надо помочь. Эта их родовая сердобольность  передалась и Насте в Братске. Хоть и жила та в насквозь промерзающем бараке, но её постоянно болеющий Толик каким-то чудом рос.

 Толик рос, а его старые вещи Настя отправляла в деревню. Набьёт ими почтовые картонные ящики, гвоздочками  заколотит, напишет химическим карандашом адрес и отправит  двоюродному брату Сергею Носову в Леметь, — у того пятеро деток, надо помочь. Посылки эти отвлекали её от грустных мыслей, и она продолжала стойко растить своего единственного сына. Из Лемети в Братск приходили клубки настоящей овечьей пряжи, к ним присовокуплялись шерстяные носки, связанные маманей для сына Сергея, и клубки для дочки Насти, которая всю жившую в Братске родню и обвязывала носками да рукавицами. И через эти теплющие рукавицы да носки грелись у Данилиных мысли о деревне родимой. А так как семья разрасталось, то два внука Татьяны Ивановны, Володя и Толик, и две внучки, Галина с Леной, тоже были подпущены к этому огоньку далёкой родовой Лемети. Зинаида Александровна с мужем Сергеем Андреевичем, постоянно приглашали сестёр Анастасию и Марию на выходные к себе в гости. Анастасия обычно приходила с сыном, а Мария всей семьёй - с мужем Геннадием и дочуркой Леной. И часто в такие минуты жена Сергея Данилина весело вспоминала, как странно  познакомилась с мужем - дал ей нести тяжеленные диски. Смеялись, шутили, пригубив горькой, и вспоминали о родной и навеки любимой Лемети.

Сергей Андреевич Куванов (красивый Сережка) теперь уже вспоминал не только Леметь, но и начало строительства Братской плотины. В жизни часто бывает: кого-то хвалят и дают награды, а кто-то, хоть и совершает что-то достойное подвига, остаётся незамеченным. Да и то сказать, подвиг ли это был, а случилось с Сергеем Кувановым вот что. Возили они бетон на Братскую ГЭС. Лобовые стёкла грузовиков были напрочь переморожены, мороз под сорок (бывало зачастую пятьдесят, но в такие морозы не работали, хотя справедливости ради нужно сказать, что были службы, которые и пятьдесят не пугало), и поэтому водителям, ехавшим на низкой скорости, приходилось выглядывать из постоянно открытого окна и глядеть на впереди идущую машину.

Так как скорость была совсем мала (ведь поток машин с бетоном был огромен), случалось, что водители засыпали от усталости. Прикорнул и Сергей. Вдруг будто кто-то толкнул его. Выглянул из окна машины, а передний возглавляющий колонну грузовик полетел в пропасть. Резко затормозив, Сергей тут же почувствовал, что в него врезался сзади идущий, и так пошло по цепочке. Оказалось, почти все дремали, и не затормози Сергей, сколько бы водителей провалилось в обрыв.

Глядя на Сергея Данилина, приехал на строительство ГЭС и Сергей Молодцов (в деревне их дома стояли напротив друг друга), а позже и жена его Мария с двумя детьми прибыла. Земляки пошли встречать её. Смотрит Мария, а Сергея-то её среди встречающих нет, спросила: «Где же муж мой?». Стоят, насупились земляки. А что скажешь? Погиб накануне её муж. Работал на плотине, возил камни, сваливал их в Ангару и хоть делал всё, как и остальные водители, от грязи да скользкой колеи потащило машину к обрыву. Сергей из кабины выскочить успел, да по инерции улетел вниз, машина и придавила его.

Когда Сергей Данилин приезжал в Леметь, вроде бы и радоваться надо было (ведь маму навещал) да и радовался, конечно, но как глянет насупротив, увидит дом, где жил Сергей Молодцов, так тоска и одолеет. Хоть и не было его  вины в гибели друга, но казалось, виноват. И словно чуя эту его печаль, переходил через дорогу отец Сергея Молодцова, дед Василий, и тут же за помин души выпивали. Дед Василий был не из унылых людей, без шутки да прибаутки не жил, но в такие вот минуты, когда они с Сергеем Данилиным выпивали, плакал и говорил: «Вот, Сергей, язви её эту стройку, отняла сына». У деда Василия от младшего сына Ивана ещё двое внуков было, Сергей да Валера. Выучился Сергей на гармони играть, бывало, сядет на крыльцо и наяривает – деду веселей. Да и Мария с детьми каждый год из Братска приезжала.

                          Мария Андреевна Ильюшенко(Куванова) с мужем Геннадием Митрофановичем

Спасал Господь деда от тоски по сыну. Росли в далёком сибирском городе внучки Галя с Леной, внуки Володя с Толиком. Загремел на всю страну завод отопительного оборудования, и Марии Андреевне Ильюшенко (Кувановой) с мужем Геннадием и их дочуркой Леной, до этого жившим в деревянном общежитии, дали двухкомнатную квартиру в новенькой пятиэтажке, стремительно строящегося сорок пятого квартала. Геннадий Митрофанович был мужик с золотыми руками, и вскоре у Марии Андреевны появилась добротно отстроенная дача в обществе «Сибиряк». Жизнь в Братске да и по всей стране улучшалась, сытно стало и тепло, и лишь порушенные православные храмы по затопленным и брошенным деревням напоминали, что не хлебом единым живы, не производственными показателями, что и у тебя, советский человек, есть огромные грехи перед прошлым.

Промаявшись в продуваемых всеми ветрами и насквозь промерзаемых бараках пятнадцать лет, получила, наконец, малометражку и Настя с сыном Толиком. Непривычно было её сыну осваивать новое жилище: воду с колонки таскать не надо, и  в баню городскую совсем не обязательно - теперь у них в квартире была большая ванна. В этих самых ваннах с радостью плюхались, мылись, плескались все жители новенького, только что отстроенного сорок пятого квартала. И Анастасии Андреевне, ставшей после замужества Казаковой, было радостно видеть, что сын её живёт в хороших условиях. В бараках болел её Толик много и подолгу, но теперь, слава Богу, всё было позади. Только нет-нет да вспоминала Анастасия прошлое. Не задалась её жизнь с мужем Владимиром. Приезжал с Улан-Удэ его отец Василий, пытался помирить молодых. Хороший был дед. У себя на родине всех травами лечил, да помирить их не смог. На всю жизнь запомнил Анатолий короткую встречу с дедом. Жили они в бараке, а туалеты на ту пору на улице располагались. Как-то направились дед с внуком по нужде, подбежал к ним играющий с хоккейной клюшкой Мишка Павлинов да и врезал, не убоявшись деда, этой самой клюшкой по пальцам Тилика. Убежал Мишка, а у Толика пальцы разболелись не на шутку. И тогда травник  дед Василий посоветовал внуку помочиться  на  отшибленные пальцы, и ушла боль. Но дед уехал, а пальцы Толику еще не раз отбивали.

Позже Анастасия жила в браке с Валерием. Мужики после работы в карточную игру «храп» наладились играть, тут же и выпивали. Не нравилось это Насте, ругала Валерия за выпивку. А мужики подначивали, врежь, дескать, ей, и успокоится. Неплохой был мужик Валерий - и мастеровой, и Толика любил, да по пьянке, наслушавшись мужиков, поднимал руку на Анастасию. Выручал Сергей, брат. Приезжал на грузовике, и разбегались советчики. Но жизнь с Валерием не задалась, разошлись, и больше у Анастасии мужиков не было, что-то оборвалось у неё внутри, не верила больше им и растила сына одна.

Старшая дочь Сергея Андреевича, Галина, учившаяся на медсестру, взяла магнитофон «Весна» и отправилась в деревню записывать голоса родных бабушек. К сожалению, не сохранилась эта кассета, но покуда жить буду, не забыть мне песен под гармошку молодых парней Жени Молодцова и Саши Куванова (дети друзей Сергея Данилина) и замечательные слова песен: «В тень подъезда бродят люди. Нас завидя, поспешат уйти. Понимают они, что нам нужно в тиши, хоть немного побыть одним». Молодые деревенские парни, вначале игравшие на баяне робко, немного осмелев, продолжали и пели известные на ту пору песни: «Почему же ты замужем», « Любовь кольцо». Галина всем нравилась. И вот уже пришедший в гости брат Татьяны Ивановны, фронтовик Василий запевает военную песню. Любили в Лемети петь, впрочем, как и по всей Руси.

Съездила Галина и в село своей мамы Надёжино. Да не одна, а утянула с собой Татьяну Ивановну. По сей день слышится мне записанный на кассете голос брата дяди Серёжиной жены дяди Бори: «Вот сидят две свахи. На них новые рубахи».

По приезду в Братск Галина крутила эту кассету с живыми деревенскими голосами на  магнитофоне «Весна», а всё разросшиеся в Братске Данилино семя радовалось до боли родному Леметскому говору.

Каждый год навещала своб деревню и Анастасия с сыном Анатолием. Работала она сначала бетонщицей, потом выучилась на крановщика. Работала до одури, и давали ей отпуск за это непременно летом. Идёт мать с сыном в нарядном платье по деревне, старухи по давнишней привычке в ряд выстраиваются и судачат, что к Данилиным Настасья приехала. Никогда не жадная до денег, Настя многих деревенских угостит хмельным, а после уж впрягается помогать сестре таскать неподъёмные вязанки сена.

Однажды на речке вдруг громко рассмеялась. Сын её не мог взять в толк, отчего мать так  напевно и во весь голос радуется. Но когда спускались с горы, где и текла речка, увидел, что на зелёном бережку была разбросана нехитрая одёжа местного пастуха Ваньки Баума. Среди этой одёжи лежали огромные, чем-то напоминающие парашют трусы пастуха. В этот момент Иван, намылившись мылом, в чём мать родила стоял по щиколотку в воде. Настя только и спросила: «Вань? Как вода-то — не холодна ли?» Стремительно бросившись в воду, Ванька Баум тут же вынырнув из неглубокой в этом месте реки и прерывистым голосом выкрикнул: «Настя! Ты это, иди подальше, река-то чай большая». Мать с сыном, конечно же, нашли место, где искупаться, и Анастасия, сказала: «Вот и спина перестала болеть». Вокруг было так хорошо, будто немногие века прошли, а только сейчас создал Господь для матери с сыном текущую речку. Её белые камни возле самой воды и по самой протоке были видны отовсюду - во многих местах была она неглубока. Громко квакали лягушки, в открытую, не боясь человека, плавали ондатры, плескалась рыбешка. Была она мелкой, и местные мальчишки, наловив её с помощью простых корзин, любили жарить с яйцами прямо на бережку. Вкусна была эта жарёха из только что снесённых курами яиц. Каждый, когда рыба была поймана, бегал в свой двор  и приносил ещё тёплые яички.

                                Анатолий Казаков  в детстве

Мальчишки любили бегать на деревенское футбольное поле, где часто проходили футбольные баталии районного масштаба, и там, под горой, Толик впервые увидел железный крест. Оказалось, там загиб сын Василия Касаткина Владимир. Сам же Василий по прозвищу Цадока, будучи закадычным другом Сергея Данилина, работал на селе шофёром. И когда кто-то из Данилиных приезжал в Леметь, и когда наступала пора убывать, приезжал на своём грузовике. Запомнилась и запотевшая бутылка водки, и дымящаяся не облупленная картошка, солёные огурцы, радостная и грустная суета. А ещё - постоянное ощущение неопределенной вины перед старшими. Даже позже, когда Анатолию было уже шестнадцать и его деревенские друзья становились большими, тайком выпивая магазинское вино, звавшееся «Бомбой», парни всё равно испытывали стыд перед родителями, стараясь   утаить свои шалости, и никто их этому специально не учил, просто так работали и жили.

Уже перед самой армией, съездив в Леметь, Толик с деревенскими друзьями Сергеем Кувановым да Ваней Абрамовым выпили вина. Деревенским - ничего, у них организмы  покрепше, а вот Анатолий всю ночь тошнило и он выходил во двор. Зажигая во дворе свет, он видел лежащую корову Красотку, которая смотрела на него своими добрыми глазами, и казалось, по-своему, по-коровьи, жалела его. Овцы каждый раз, когда зажигался свет, пугливо отбегали в затемнённую сторону и, боясь, но вместе с тем и с любопытством смотрели на мучившегося молодого человека. Мать наутро с бабушкой вели беседу, и Татьяна Ивановна говорила: «А у наших-то чё, деревенских, брюхи-то железные. А твой, городской, неженка, чё с него возьмёшь». Подходила к внуку, давала испить парного молока, и когда после этого внук снова бежал во двор, качала головою: «Ну вот чего с им делать». Анастасия Андреевна, зная своего сына лучше бабушки, говорила: «Не идёт ему вино. Он и в Братске, когда выпьет, тоже блюёт. Редко это с ним бывает. Но это и к лучшему. Родителям тех, кто пристрастились, ещё хужее».

Наступал очередной отъезд из Лемети в Братск, и привычная всё отдаляющаяяся фигурка ещё долго махала своим выцветшим от старости платком. А в сундук, что бабушка складывала вещи для смерти, был положен очередной с яркими цветами платок. И вроде бы жизнь так складывалась, что нечто не предвещало беды, но она случилась. Хоть и вышла Галина замуж за Анатолия да родился у них уже правнук Татьяны Ивановны Евгений, прожили они вместе всего несколько лет. Что случилось в их семейной жизни, понять сложно, но Галина, не перенеся ухода мужа к другой женщине, умерла. Ставший дедом Сергей Андреевич Куванов (Данилин) с женой Зинаидой Александровной стали воспитывать внука.  Татьяна Ивановна, плача и молясь на образа, говорила вслух дочери Евдокии: «Вот ежели бы не ехали в Братск-то, вышла бы Галина за деревенского замуж, и жили бы. Ведь сколько уж с Братска наших повозвертались домой-то. О, Господи! Помози нам грешным и унылым».

Сын Сергея Андреевича Владимир выучился на инженера-электрика и тоже помогал воспитывать оставшегося без матери Женю. Шли годы. Да что шли - бежали. Да что бежали – и слова-то верного не сыщешь, чтобы правдивее отобразить скоротечную нашу жизнь. Воспитали внука Сергей Андреевич с Зинаидой Александровной, и в армии их внук отслужил. По натуре добрый парень, да вот в семейной жизни не везло, часто ночевал у бабушки с дедом. А дед обучил внука управлять своим стареньким Москвичом. Пришло время, и умер Сергей Андреевич. Евгений с дядей Анатолием пошли в гараж, где стоял Москвич. Евгений как увидел машину, так и разрыдался: «Дед, дед, ты чё удумал-то, взял и помер». Настин сын, как мог, успокаивал его, но в этом тревожном деле, когда умирает близкий человек, только Господь и время  могут быть помощниками. Анатолий по своей наивности надеялся, что дяде Серёже, как строителю Братской ГЭС, окажут какую-то помощь в похоронах, но это были пустые мысли. Дошла эта печальная новость и до Лемети. Татьяна Ивановна, будучи совсем старенькой - дело шло к ста годам, когда сказали про старшего сына, только и вымолвила: «Серёжка милый…».

Прошло больше месяца, и 13 ноября 2003 года умерла и Татьяна Ивановна. Дочь Евдокия Андреевна говорила так: «Отошла к Господу наша мама спокойно, не мучаясь. Тихо отошла». Вышел на пенсию муж Марии Андреевны Геннадий Митрофанович Ильюшенко. Они дочери своей единственной Елене помогали, но у неё, слава Богу, всё было благополучно, и муж Олег, и сын Игорь здоровы. Но Геннадий заболел раком и пережил дядю Серёжу только на несколько месяцев… 

И снова годы прошли. Уж и Настиному сыну Анатолию сорок девять. Дивятся мужики и женщины, когда видят, как мать приносит на работу сыну горячего супа в стеклянной банке. Всё это хлёбово аккуратно завёрнуто в полотенце. Было, было кому позаботиться об Анатолии — и Анастасии, и замечательной жене Ирине, с которой он поднял двух сыновей, Виктора и Сергея. Но Анатолий, которого мать каждый год возила в деревню, чуял нутром, что такая забота о нём в первую очередь самой матери и нужна.

Есть картины в сознании человека, которые живут с ним, покуда сам он жив. Есть, которые и надоедают, словно художественный фильм, который смотрел много раз. Но деревня Леметь не надоедала Анатолию никогда. Сам себе не веришь, что такое бывает. Ведь сотни и сотни раз являлась ему одна и та же картина: как выходит он на резное крыльцо, а по улице идёт стадо. Каждая корова, а вслед за ней овцы идут к своему подворью. И уж тычется корова с ласковым именем Красотка, данным ей за красивое обличье, в ворота. А бабушка Татьяна Ивановна с беспокойством в голосе причитает: «Ой, а я ведь воротину-то не отперла».

Любил Татьянин внук Анатолий стоять и смотреть, как ест пойло корова. У него ещё за полчаса до прихода коровы разыгрывался нешуточный аппетит — в тот момент, когда бабушка доставала из печи большой чугун с напаренным в нём зерном, картошкой и хлебом, которого покупали по двадцать булок, стоившего копейки. Татьяна Ивановна разминала всё это своими натруженными руками. По избе шёл невыносимо вкусный дух. И вот уже Красотка вылизывает шершавым языком пустой тазик, а овцы, которым тоже было налито пойло, съели его только наполовину. И бабушка их обычно незлобно бранила: «Ух, вражины окаянные, напоролись уже». И отдавала корове пойло овец. Куры с петухом к этому времени уже сидят на шесте. И не понятно откуда утром, в четыре часа, когда Татьяна Ивановна подымется к ним по дубовой лестнице, берутся наисвежайшие яички к завтраку. Сохранилось в памяти внука и то, как клала она яйца прямо в варившуюся кашу, говоря при этом: «Упрет», что означало упреет, а достав чугун, ложкой эти самые яйца, все облепленые пшённой кашей, вытащит и положит их в старенький алюминиевый черпак, чтобы все ели.

Раньше поездом до Горьковской области добирались пять суток, да и не мудрено: богаты была Россия деревнями да сёлами, вот и кланялся поезд каждому полустаночку. Нынче же достукивает за трое суток. В 1995 году, когда разваливались и гибли колхозы по всей стране, пришло порушение и в мощный на ту пору Леметский колхоз. Собрал тогда Леметский председатель вдов да немногих фронтовиков, оставшихся в живых. На улице накрыли стол, и были подарены всем часы. Простенькие, с одной стороны была надпись «Пятьдесят лет победе», на другой — «Ветерану Нижегородцу». Выпив за память мужа Андрея глоток водки, пришла Татьяна Ивановна в свой дом, положила памятные часы на стол - так они и лежали, пока не приехала помочь убрать картошку, вышедшая к тому времени на пенсию дочь Анастасия Казакова. Ей на память и отдала мать эти часы…

Прошло почти двадцать лет с той поры. Татьяна Ивановна Куванова, вдова погибшего Андрея Куванова (Данилина), лежит теперь на старинном Леметском погосте. Как она и наказывала, похоронили её рядом со стенами старинного, 1720 года постройки храма Пресвятой Живоначальной Троицы. Храм ныне не действует, но  по сей день его святые стены будят в людях добрые чувства и напоминают о таинствах святой Руси. 

Механизм в часах был простенький и некачественный, они давно сломались и лежали без дела у мамы Анатолия. Но однажды, заметив их, мама встрепенулась: «Вот кабы ходили». Анатолий пошел к мастеру. Подивился часовщик механизму и сказал: «С ним ничего не сделаешь, поскупились чиновники на победу. Да и время было такое, хорошо хоть такие часы дали, вспомнили». Гравировка с обеих сторон была сохранена. Анатолий не стал ждать  семидесятилетия победы и после починки, чуть ли не бегом побежал к матери, и когда они были уже на её руке, подумал, что его бабушка Татьяна Ивановна с небес видит, наверное, это и радуется…

Вспоминаю часто слова одного священника: «Россия, ты уже себя спасла, имея столько праведных у Бога». Замечательные слова. Для меня эти праведники – жители села Леметь. Многих уж нет на белом свете, а многие, слава Богу, живы. Довелось встретить мне и в Братске по-настоящему праведных людей. И вот что странно: казалось мне, что каждый из них каким-то образом причастен к Лемети. У всех был один стержень – русский, народный. И если эти строки прочтут «иностранцы», то за кажущейся простотой фраз, они всё равно ничего не поймут. Поймут только те, кто по-настоящему любит Россию, как любит её Божия Матерь…