Журнал "PostKlau"

Анатолий Казаков

Войну страшенную пережили, но коровёшку cохранили. Татьяна Ивановна Куванова по прозвищу Данилина понимала: без коровы-то смерть. У неё сын Сергей да три девки мал-мала меньше. Младшенькая Мария в сорок первом родилась, а немного погодя похоронка на мужа Андрея пришла. Плела лапти, корзины и уходила дня на три Татьяна Ивановна продавать или обменивать свою нехитрую продукцию. Придя еле живой, едва переступив порог, всё же находила где-то в потаённых уголках своей души силы на улыбку: «Всё, девки, затапливайте печь, я ить крупы добыла».

Ох, и ждали они этих волшебных материнских слов, ох, и ждали. Оживала тогда их древняя изба, которую ещё прадеды ставили. Наварит маманя в печи русской каши, и прямо из чугунка эту кашу деревянными ложками и повыхлебает Данилино семя. После обовьют девки матушку свою да сказки велят сказывать. Хоть и моченьки никакой нет, одну сказоньку да расскажет Татьяна Ивановна, а после от неминучей устали, лишь успев осенить себя летучим крестом, крепко уснет. Во сне плакала, думала о муже Андрее: «Гоже как жили-то мы с ним».

                                                     Татьяна Ивановна Куванова

Андрей, бывало, всем старухам одиноким да у кого мужиков нет, косы насадит да наточит — не про одну не забудет. Рады-радешеньки в такие моменты старухи, и опять удивление её во сне разыграется: да откуда на деревне одинокие старухи взялись? И сама себе ответит: погана гражданска война до этой, теперешней, шибко поубавила земляков да сродников. Нет теперича Андрея, лежит в земле сырой суженый мой. Да хорошо, сына да девок с ним родили на Божий свет. Пока с лаптями да корзинами хожу, детки-то мои и избу натопят, работу, какую накажу, сполнят, а она, известное дело, надсада и есть надсада.

Вспоминала часто теперь она случай. В сорок четвёртом году тащили они со старшим сыном Сергеем сухую валёжину из леса, взмокли от тяжести, а тут как на грех лесник Степан Андриянович Тузов встал на пути: «Бросайте, не положено брать». Вот тут-то Сергей, которому на ту пору было тринадцать лет, вдруг и сказал со злостью: «Вот уж хренушки». Матери хоть под землю проваливайся от таких слов, а лесник, словно не слыша, побрёл дальше. Лесину эту они  дотащили до дома и тут же на распил пустили. Пока пилили, Татьяна Ивановна и спросила: «Ты что это, сынок, а вдруг бы заарестовал он нас, как бы девки-то  выжили? Сын на это долго молчал, а когда, наконец, распилили валёжину, всё же сказал: «Это он так, для виду пугнул, чтобы шибко не баловали в лесу. У него, мама, работа такая». Подивилась она тогда отчаянности сына, а себе зарок дала, что надо бы теперь доглядывать за Сергеем-то, как бы не сотворил чего…

С той поры год прошел. Поднялась как-то Татьяна Ивановна в четыре утра, затопила печь, надумала детям свеклы наварить: пусть едят, сладкая она. И горестно вздохнула: им бы сахарку. И ни с того, ни с сего стала вдруг считать: старшему моему Сергею уже четырнадцать, прицепщиком в колхозе роботат, Дуняшке десять, Насте семь, Маше пять лет – ничего, с Божией помощью проживём, война закончилась. И поднявшись с широченной лавки, сделанной ещё мужниным дедом, стала молиться на старинные образа. Помнила (как такое забудешь): стали возвращаться с фронта мужики, побежала Татьяна Ивановна в соседнюю деревню и от сослуживца узнала, как принял смерть её Богом данный муж Андрей. Неторопливо, захмелев от принесённого ею самогону, который она берегла таких долгих пять лет, фронтовик рассказывал: «Ползём мы с твоим Андреем в окопе, а бомбёжка такая, будто конец света настал, спрашиваю: «Андрей, ты жив?» Жив, отвечает, и второй раз я его немного погодя об этом спросил, а на третий-то раз он уж, сердешный, мне не ответил, похлестали осколки твово мужа, Татьяна». До самой деревни шла она, пошатываясь от горя, думала, как пережить такое. И позже, когда шли по деревне её сын Сергей и его сверстники, и старики, памятуя о том, что отцы их загибли в адовой войне, говорили: «Сердешники пошли», снова подступал этот ком неминучий горести.

Незаметно за делами в известной суете прошли два часа. Татьяна Ивановна за это время, кроме свеклы, наварила ещё постного супа и подняла сына. Обжигаясь, он хлебал прямо с чугунка, дул на деревянную ложку и говорил: «Мам, ничего вкуснее твоего супа нет на белом свете. Мы, когда в поле работаем, я мечтаю всегда, что коли до избы доберусь, то хлёбова твово волшебного с кисленькой капусточкой вдоволь похлебаю…». Любил Сергей только чёрный хлеб, к белому у него пристрастия не было, даже когда он, этот самый белый хлебец, изредка бывал в доме, всё одно просил у мамани чёрного. А девки-то эту съестную привычку братца родимого учуяли и долю его делили пополам. Удивление своё они мамане не раз высказывали: «Мамань, пошто Сергей хлеб белый не ест? Это ж как праздник у нас». «А у них, у Данилиных, всё племя эдако, чернушку-горбушку им подавай, бают, что в ей да хлёбове вся сила для пахаря таится», - отвечала Татьяна Ивановна. Уходил сын на работу, а вскоре и девки начинали ворочаться. Одна за другой из-под старой отцовой шубы выпрыгнут, словно цыплятки, и стоят перед матерью, ждут разнарядку на день Божий…

Шло время, отходила потихоньку Россия от горя, вырастали её сыновья, заменяли за плугом отцов своих, сгинувших в войне. Так вот и вырос Сергей Андреевич Куванов и, как подобает мужику, пошёл служить в армию, а матери да сёстрам надлежало ждать и молиться за служивого…

Был уж поздний вечер, односельчане, подоив коров, поев хлёбова и каши, укладывались спать, чтобы завтра снова впрячься в колхозную работу. Всё тело, каждая косточка от этой окаянной работы нестерпимо болели у тех, кто постарше, молодым же с крестьянской закваски перемогать боль было легче. В эту пору и вернулся Сергей из армии в родную Леметь. Про сон все напрочь забывали. Татьяна Ивановна затеплила старую и новую керосинки, в придачу и свечи, которые берегла, как зеницу ока, зажгла все до единой. Обнял свою маманю Сергей и, глядя на её ссутулившиеся спину, плечи, чуть было не обронил слезу. Но разве можно такое солдату показать. Сёстры, словно растущие молодые веточки, облепили маманю и брата. Плакало Данилино племя от радости, плакало, лишь Сергей Куванов по прозвищу Данилин дал удерж мокроте. Всё, что было и копилось из съестного для этого самого случая, в миг на стол собрала маманя и припасённое заранее хмельное выставила, и земляки из еды кой-чего притащили, — как же Серёжка, красивый Татьянин сын, из армии пришёл! Тут уж теперь гадай, на какую девку поглядит. Тут потаённые бабьи мечты враз образуются, а у дедов да мужиков, что не погибли на войне, хороший повод выпить горькой.

И правду сказать, отдушина это людская — сынов своих из армии живых встречать. А Сергей-то — гармонист деревенский, тут уж до утра гульба, и совсем неважно, что утром на работу. Рядом с Братом сидит младшенькая сестрёнка Мария, вид у неё гордый — как же, брат с армии пришёл. До того загордилась, что и не видит и не слышит ничего вокруг, а меж тем Сергей уж громко ей говорит: «Поправь ремень-то мне на гармонике, вишь, слетел». Опомнилась Мария и поправила.

Жизнь шла своим чередом. Вся семья Кувановых вязала корзины да потихоньку продавала. У Сергея особенно хорошо получалось низ корзины вязать. Но однажды взбрыкнул Сергей, распинал кирзовым сапожищем на удивление сестёр и матери эти самые корзины и заявил: «Не буду я их больше плести, надоело. Решил я, мама, на киномеханика учиться». Сёстры  заголосили: «Как же мы, Сергей, без тебя-то, мы же низ-то не умеем вязать». Брат по-боевому отвечал: «Захотите - научитесь, а мне надоело».

С тех пор и вправду больше Сергей не плёл корзины. Выучившись на киномеханика, ездил по деревням с тяжеленной аппаратурой да фильмы показывал. На это дело ему и лошадь с телегой дали. Да чтобы не скучно было, брал с собой брата двоюродного Сергея Носова. И по многочисленным на ту пору деревням Ардатовского района Горьковской области неслась впереди девичья новость: «Опять два красивых Серёжки нам нову картину привезли». Возвращался брат после таких поездок до смерти уставший, а когда и выпивший, - дело молодое. Садился на лавку, подбегала тогда его любимица сестра Настя да и давай с него сапоги стаскивать. И хоть сил совсем не оставалось, уже в сонном бреду укладываясь на лавку, доставал из-за пазухи сёстрам немного растаявших липких конфеток, дух от которых девки шибко любили, или какую-никакую мелочишку.

Спит брат, бережно укрытый сёстрами отцовой старой шубой, а сестрички конфетки бережно едят да копейки, что брат дал на отрез к платьям, копят. Однажды Сергей соорудил нехитрую установку, и на деревне впервые загорелась электрическая лампочка. На ту, ставшую уже такой далёкой пору, электричество только начинало входить в деревни. И впервые увидя электрический свет не где-нибудь, а у себя в родной Лемети, собравшийся на это действо народ, весь от мала до велика, шибко нажимал на букву «ц», и удивлённый возглас людской был таковым: «Цудо! Цудо!».

А вскоре в Леметь прислали учить детей молодую учительницу. Шёл по улице Сергей с тяжеленными железными дисками,  в них плёнки с новыми художественными фильмами. Радовался, что вечером земляки новую картину увидят, и вдруг она, эта самая приезжая молодайка, навстречу с книгами. Как там дальше было, история умалчивает, только вручил Сергей эти тяжеленные диски Зинаиде, а сам книжки её взял. Ну, это надо понимать, помочь хотел. Ученики молодую учительницу, бывало, и не слушались. Приходил тогда Сергей, уже друживший с Зиной, да по-деревенски, где и с матом, их успокаивал. Свадьбу гуляли сначала в Лемети, продолжили в селе Надёжино, откуда и была молодая. Леметские девки обижались на учительницу, ибо увела она их красивого Серёжку, по которому сохло немало сердец.

Тут и ревность возникает. Задержится Сергей с друзьями, да и как не задержаться, и выпить винца охота с товарищами, и мало ли чего. Зинаида ждёт, пождёт да в поле побежит, за ней Татьяна Ивановна следом, приговаривая: «Беда мне с вами, дети. Шибко красивые вы. А  сыну моему погулять ишо охота». Зина вся в слезах: «Так и не женился бы, я ж не заставляла». И одному Богу ведомо, как Татьяна Ивановна спасала едва народившуюся сыновью семью. Сокрушалась старшая сестра Дуняша, смотря на маманю, грустили и меньшие сёстры. Одного-то только дня и не хватило Сергею, чтобы дождаться новой машины и остаться работать в родном селе шофёром: поехал в запале  строить Братскую ГЭС, оставил в деревне жену Зинаиду и двоих детей, Галю и Володю. Жена учила в школе деревенскую молодёжь, жили в одном доме с Татьяной Ивановной, хорошо и дружно жили, но случалась другая напасть - замаяли напрочь земляки расспросами Татьяну Ивановну Куванову. Только выйдет на улицу (а деревня на ту пору была очень многолюдна), а ей уж вопрос: «Как там твой Сергей Данилин в Братске работат?» А что ей, сердешной, ответить - сыну на стройке не до писем. Ответит скромно, что ждёт письма, а чего ещё  скажешь.

Через год приехал Сергей в отпуск. Мать честная! С деньгами приехал, и это в деревне, где  за работу совсем не платили. Много тогда Леметских земляков в Братск уехало, и вскоре все, кто уехал, уже получили новенькие квартиры. Но когда наступало лето, всё село Леметь, что расположено в пяти тысячах километрах от Ангары, наполнялось отпускниками из Братска. Весело тогда и грустно становилось в селе. Село из трех частей состояло. В старой деревне больше пятидесяти домов – и каждая изба людьми забита. Внизу Луговка стоит (на горе храм Пресвятой Живоначальной Троицы 1720 года постройки, где давно уже зернохранилище оборудовали)  - и там отпускники. И на большущей улице Новой дым коромыслом. Весело было, когда приезжали из Братска. Денег много, а стало быть, встречи с друзьями да подругами. Шли обычно в сад, который ещё от барыни остался. Красиво там. Природа, пруд посредине, берёзы, вишни, яблони глаз радуют. Выпивали, рассказывали о жизни в Братске, о зарплатах.

Продолжение следует...

Выпуск сентябрь 2015

Copyright PostKlau © 2015