Журнал "PostKlau"

Так звали её друзья-мальчишки во дворе. Девчонок она не терпела. Куклы, тряпки, кастрюльки, куличики – это не её. Вот лазанье по крышам сараев, прятки между сдвоенными поленницами дров в полтора человеческих роста, поиск «штабов противника» или просто игра в «казаки-разбойники» совсем другое дело, тут живая жизнь, азарт. Что ещё нужно?

Детство и даже юность давно прошли, но каким-то странным образом это имя осталось. Близкие и уже степенные друзья, родом вовсе не из детства, а из спортивной юности, называли её так же, но только в узком кругу. Она не противилась – ей нравилось это имя, возвращавшее в детство. Какая-то таинственная связь времён…

На кафедре, где она работала, самым лучшим и почитаемым кафедральным праздником был Новый Год. Кафедра всегда отмечала его со своими студентами, а те, кто её давно окончил, всегда помнили об этом и при возможности непременно приезжали, причём, не только из других городов, но из других стран. В тот Новый Год всё было как обычно, только Лизка запоздала, так уж сложились обстоятельства. Заглянув в приоткрытую дверь, она поняла, что появилась безнадёжно поздно. Общество уже находилось в том блаженном состоянии, когда отдельные группки живут своей жизнью, обсуждают что-то свое, или играют и дурачатся, кто во что горазд.

– Ну, где тебя носит? Давай быстрее к нам, заждались уж совсем, – раздался голос откуда-то справа. Лизка ловко проскользнула в узкую щель приоткрытой двери, чтоб скрипом не привлечь к себе внимания остальных. Друзья её сидели вокруг конца длинного стола, поодаль от молодняка, и о чём-то тихо переговаривались.

– Садись сюда, на уголок, тебе, чай, замуж не выходить, – хмыкнул Женя, известный остряк-юморист и однокашник по совместительству.

– Это почему ты так решил?

– А зачем? Сын вырос, а место покойного мужа занято.

– Да ну? И как же зовут заместителя, – поинтересовалась Лизка.

– Наук, – прошептал на ухо Женя, улыбнулся и спросил

–. Куда запропастилась?

– Да, потом-потом, сейчас не к месту, – отрицательно помахав ладошкой прошептала она, плюхнулась на подставленный стул и блаженно откинулась на спинку. Расслабилась.

– Готова? – спросил он через минуту.

– К чему готова? – Лизка посмотрела на него с недоумением.

– Как к чему? Стихов ждём. Может ты думала, что проскочишь в этот раз? И не надейся. Я тут Лешу всёми правдами-неправдами задерживал, всё норовил пораньше улизнуть.

Бедное Лизкино сердце ёкнуло, заныло, а потом заколотилось прямо в горле. Сама же она нарочито ровным голосом спросила – И где же это он?

– Лиза, вы сегодня что-то очень рассеяны. Мало того, что чуть не отдавили мне ногу, проходя к стулу, так и не замечаете совсем. Мне, можно сказать, обидно. А я с вас глаз не спускаю, почитай, уже минут пять, как только нос ваш в щёлку прорисовался.

Лизка повернулась влево и обомлела. Алексей сидел рядом. Как же это она его не видела? Взглянув на него, смущённо улыбнулась, неопределённо пожала плечами и быстро отвела глаза… «и чтоб никто не догадался»… как в песне поётся.

Догадываться было на самом деле некому. Так уж она устроена, что дела ее сердечные никому не ведомы, тем более, что влюблённости случались, были безответными и носили чисто платонический характер. Да и влюблялась она не столько в человека, сколько в его светлую голову, которые встречались не часто. И мучилась потом этим своим счастьем-фантазией не менее четырёх лет. Сейчас очередная её «болезнь» заканчивалась, а Алексей, сам того не зная, очень этому способствовал.

Не только имя его, но и внешнее сходство и манеры – всё напоминало о далёком, живущем в другом городе человеке. Странно всё как-то произошло. Столько лет они работали рядом и вдруг в одночасье, словно прозрела она, обнаружив столь явное их сходство. Недавно, раздумывая о сложившейся ситуации, припомнила вдруг Лизка строчки из стихотворения Алексея Толстого (Константиновича) «… то жизни луч из сердца ярко бьёт и золотит, лаская без разбора, всё, что к нему случайно подойдет».

– Так стихи-то, когда слушать начнём? – проговорил вдруг Алексей, выведя её из оцепенения. Говорят, читала она неплохо. Свои стихи читала редко, только очень-очень близким и весьма избирательно, сохраняя большинство глубоко личных в тайне от чужих ушей.

– А что бы вы хотели послушать? Про любовь или посерьёзнее, – немного ехидно спросила она, испытующе глядя ему прямо в глаза. Он даже не улыбнулся, глаз не отвёл и спокойно сказал – Да всё равно, что вам самой захочется. Беседовали они тихо, и Лизка краем уха слышала, о чём говорили и что обсуждали её друзья справа. Разговор с Алексеем и собственные мысли мешали вникнуть толком, о чем там речь. Она поняла только, что толкуют друзья о великом, о Человеке…

– Ну, хорошо. Как вам это стихотворение? – Она стала читать «Заповедь» Фазиля Искандера. Разговор справа смолк, прекрасная троица вечных философов слушала со вниманием.

– Киплинг, – сказал Алексей.

– Да нет, Искандер.

– Нет, Киплинг!

Спорить Лизке не хотелось. Особенно не хотелось оказаться «подлой». Ну, вы знаете, что согласно поговорке, «из двух спорящих один дурак, другой подлец», причем последним именуют того, кто точно знает. А она-то знала очень точно! Недавно была в санатории и читала маленький, форматом всего в четверть листа, сборник стихов Искандера. Стихотворение было оттуда, причём, запомнилось как-то мгновенно, само собой. Но Алексей настаивал, а она лишь молча пожимала плечами.

–Хотите, я вам завтра принесу книжку со стихами Киплинга на английском и их переводами?

– Хочу, – сказала Лизка, стараясь закрыть эту неприятную для неё тему.

– Мне говорили, что вы пишите стихи, это верно?

– Как вам сказать… поэтом себя не считаю. Иногда что-то получается и людям нравится, но сама я не знаю, насколько это всё толково.

– А переводить не пробовали?

– Что вы, какой перевод, я никакого языка не знаю. Иногда и про русский очень сомневаюсь. Так что, это не для меня, – убеждённо выговорила Лизка, пытаясь встать и перебраться на другое место.

– Погодите, – остановил её Алексей. – С английским всё на удивление просто. Вы берёте словарь и тупо переводите смысл слов. Получится что-то вроде подстрочника. А дальше всё в ваших руках, пишите, как душа подскажет.

– Вы это серьёзно? Разве можно так переводы делать? А размер, а ритм, а сам дух поэта как передать, не понимая глубоко языка оригинала?

– Конечно, переводом то, что получится, в полной мере назвать будет нельзя, но авторизованных переводов много и в этом нет ничего плохого. Попробуйте. Будет видно, что вы за поэт.

– У неё получится, не сомневаюсь, – вмешался молчавший Женя. «Философы» согласно закивали, одобрительно улыбаясь.

Лизка загорелась. Она довольно быстро заинтересовывалась чужими идеями, близкими к её интересам, и бывали примеры, когда из научных дискуссий, вырастали вдруг совместные работы на стыке двух дисциплин. Что-то похожее чувствовала она и тут. Но что греха таить, перед собой она была честна и сознавала, что сдержанный и закрытый от окружающих Алексей всё больше и больше занимает её мысли. Она слышала, что семья его уже несколько лет как развалилась окончательно. Причин толком не знали, но судачили. Кто-то поливал грязью его, кто-то его жену, но Лизку чужие семейные проблемы не интересовали. Для неё было важно, что он начитанный человек с широким кругом интересов и таким же кругозором, а главное – самостоятельно и оригинально мыслящий, что для неё было ещё важнее. Жалость – первый свидетель зарождающегося чувства, часто охватывала её, когда мысли поворачивались вдруг в его сторону. Сама она не относила себя к людям начитанным. Да и к «информированным» в текущих событиях её тоже отнести было нельзя. Поглощенная своими научными делами, жила как под стеклянным колпаком, и обычно не знала не только последних институтских новостей, но даже кафедральных. Чтения это тоже касалось. Все меньше и меньше времени уделяла она новинкам современной литературы, и классическую читала меньше, но с бОльшим удовольствием, правда, только в электричке или метро, если удавалось сесть. Поездка-то в один конец занимала почти два часа.

На следующий день он позвонил по местному телефону, и Лизка поднялась выше этажом за книгой.

– Алёша, сразу предупреждаю, никаких споров поддерживать не буду.

– А я и не собираюсь спорить. Честно говоря, не очень хорошо и помню, о чём мы с вами заспорили вчера.

– Знаете, я должна вам сознаться, что стихотворения Киплинга я не читала. А Искандер в своей «Заповеди» не дал эпиграфа и никого из поэтов не упоминал.

– Да не кипятитесь, Лиза. Я же сказал, что не собираюсь спорить. Кстати, в книге много малоизвестных для нас стихов. Выдающийся человек был, а стихи его переводили многие известные поэты. Мне вот «Бремя белых» очень нравится, сильнейшая вещь. – Лизка молчала. Говорить предметно было невозможно, и она лихорадочно соображала, как побыстрее закончить эту беседу.

– Даю честное-пречестное слово, что переводы смотреть не буду. Начну сама, как вы сказали, с подстрочника. Только сейчас мне уже убегать надо, так что, пока-пока. – Не дожидаясь его ответа, она повернулась к двери, успев на ходу отметить лёгкую усмешку, которой сопроводил он её бегство.

День был пятничный и впереди два выходных. Быстренько расправившись со срочными домашними делами, Лизка уселась со словарём. «Тупо переводите смысл слов», вспомнились ей слова Алексея. –Ну, как же, как же, – думалось ей, – хоть тупо, хоть остро, да всё не просто! Пару раз пришлось звонить приятельнице, которая «язык», кажется, знала, но смогла лишь туманно объяснить смысл трудного предложения. Время близилось к ночи, а сна ни в одном глазу. К утру Лизка что-то изобразила и даже осталась довольной результатом. На другой день она и правки сделала, и отпечатала, и название на титульной странице вывела с помощью компа… этакое незатейливо-откровенное «For You».

Отдать свой опус Алексею она смогла лишь во вторник, да и то как-то мимоходом. Он очень торопился, почти бежал мимо её рабочей комнаты – уезжал в командировку.

– Почитаю, почитаю в дороге, спасибо. Однако, какая вы быстрая!

Лизка в ответ только плечами неопределённо пожала и, пожелав успешной поездки, быстро скрылась за дверью.

Прошло месяца два. Уже и лето на носу, пора дачная настала, а Алексея всё нет и нет. Но это обстоятельство особенно не мешало Лизке. К этой поре фантазия её, как уже не раз бывало в жизни, создала свой особый мир, в котором был Алексей, было тепло, уютно, и она ныряла в этот мирок при каждом удобном случае.

Встреча произошла неожиданно. Они столкнулись на боковой лестнице. Нужно сказать, что по ней мало кто ходил из институтских сотрудников, и Лизка обычно ею не пользовалась. И чего это вдруг её туда понесло?

– Ой, здравствуйте, Алёша! Как давно вас не видела…

– Рад вам, Лиза, день добрый! Мы только вчера приехали, пришлось даже просить о продлении командировки, настолько удачно шла работа. Просто на удивление. А как ваши дела, что нового?

– Всё как обычно, особых проблем нет. Скоро закончу обработку и анализ очередного цикла наблюдений. Есть кое-что новое в развитие наших представлений, по осени доложу на кафедре, думаю, будет интересно. Отпуск, вот, приближается…

Немного помолчав, и с явным затруднением она спросила

– А про опус-то мой, вы что-нибудь скажете?

Повисла небольшая пауза. Алексей как-то задумчиво и осторожно спросил

– Скажите, а вы очень обидчивая?

– Нет, я понимаю, что всё это ещё сырое, что дорабатывать нужно, – сбивчиво проговорила Лизка и смолкла.

– Ну, если дорабатывать, тогда хорошо. Подождём. – И ободряюще улыбнувшись, он кивнул на прощанье.

Лизке стало стыдно. В душу её впились когти угрызения, оно царапалось и грызло всё больнее и больнее. Опять двадцать пять, – проносилось в голове, – сколько можно так торопиться и потому натыкаться на одни и те же грабли. Вроде бы давно не малышка, да и юность давно скрылась за горизонтом, а всё в мире собственных грёз пребываешь и никак их с миром «нормальных» людей соединить не можешь. Когда это кончится?

Всё лето, чтобы ни делала она на даче, в голове безостановочно звучали слова из этого её «перевода». Поворачивая их так и сяк, добивалась лучшей рифмы, совсем переделала первую строфу, начало зазвучало и, вроде бы, самостоятельно… Да какой там самостоятельно! Оно было просто пропитано её пониманием выдержки и самозащиты в поведении Алексея, вокруг которого роились, не угасая, самые разные сплетни в связи с его семейными перипетиями. Наконец наступил момент, когда она уже ни к чему не могла придраться. Может и в самом деле хорошо получилось, а может просто – «выше головы не прыгнуть». Остановившись на этом философском заключении, Лизка успокоилась. А тут и осень пришла, новые заботы – обычная круговерть жизни.

Алексея никак не застать… куда подевался? Лизка подумала, что и к лучшему. Написала короткую записку, вложила её вместе с трудом своим многострадальным в большой конверт и подсунула под дверь его кабинета. Вообще-то, не очень это прилично, – подумалось ей, – ну и пусть! Всё-таки для неё это многое упрощает. Всезнающий однокашник Женя-Женька вскоре сообщил, что Алексей в длительной заграничной командировке и ожидается только к концу года.

Оставшиеся месяцы пролетели быстро. Вот и очередной Новогодний «семинар», наполненный шутками и розыгрышами, с традиционным «Полем чудес», в котором весело участвуют все, и даже друзья-философы не отстают, стараясь не ударить в грязь лицом. Время от времени Лизка ловит на себе обеспокоенный взгляд Жени – старый друг всё видит, понимает, что к чему, но деликатно молчит.

Лизка же не находит себе места, с мыслями не собраться, в груди такая тяжесть, будто кто-то засунул туда то самое ядро, что толкала она в юности. – Почему его нет, может что-то случилось? Может рейс отложили? – она выходит в холодный коридор и уже в который раз направляется к кабинету Алексея. Заветная дверь открывается, хозяин возникает всё же неожиданно, как джин из бутылки.

– Господи, как же долго вас не было, Алёша! – Лизка остановилась, как вкопанная. Алексей приближался медленно, глядя ей прямо в глаза.

– Только что прилетел, прямо из аэропорта, – и, не отрывая глаз, обеими руками сжав её голову, стал медленно наклоняться к ее лицу… краем глаза Лизка увидела мелькнувшую в коридоре спину Жени, ¬– Ну и пусть, пусть кто угодно видит, – пронеслось в сознании, она закрыла глаза … время остановилось.

Озноб вернул её в этот мир, сознание возвращалось неохотно. Боясь встретиться взглядом с Алексеем, она прижалась к его груди, и застыла в полной растерянности. Что же теперь будет, что ей делать?

– Лиза, да вы же больны! – Губы Алексея нежно прикоснулись ко лбу. – Температура пока невысока, но вам нужно срочно домой. Сейчас я вас провожу, а потом вернусь. Мне нужно обязательно переговорить кое с кем до завтра. Идите одевайтесь, я сейчас к вам подойду. – Минут через пять он уже был около неё и вёл к выходу.

– Всё удачно устроилось, Борис как раз уезжает, так что довезёт вас до самого дома. – Лизка благодарно улыбалась, испытывая полное блаженство. О ней так давно никто не заботился, что она и забыла совсем, как это приятно.

– Обещайте мне, что за день поправитесь. Завтра буду весь день в городе, до самого вечера. Увидимся послезавтра, хорошо? – Лизка кивнула. Алексей усадил её в машину, закрыл дверь и долго смотрел вслед.

На следующий день то ли простуда испугалась, то ли провидение, наконец, позаботилось, но к вечеру Лизка была в полной форме. Утром длинная дорога промелькнула, как мгновение, она привычно окунулась в свой уютный мир, а там времени не существовало. На кафедру Лизка спешила изо всех сил, чуть ли не бежала по коридору и даже запыхалась, отчего не сразу сумела отпереть дверь. На скрежет ключа вышел из своей комнаты Женя с небольшим белым конвертом в руках.

– Лиз, тебе этот конверт наша секретарша с осени всё отдать не могла. Сказала, что затерялся в бумагах и вдруг нашёлся. Сама придти боится.

– Чего это вдруг? Я что, такая страшная Баба-Яга?

– Понимаешь… ей сегодня позвонили… Давай, я тебе помогу – Женя расстегнул пуговицы, снял с неё пальто, повесил его на вешалку и как-то нелепо продолжал топтаться на месте.

– Женька, не крути, что у тебя случилось? – Он шморгнул носом, а потом сбивчиво заговорил. – Там темно было, две машины на огромной скорости… неслись наперегонки, а дорожка узкая и стена…, сама знаешь… Лиз, … его больше нет.

Через секунду тело Лизки обмякло и стало безвольно оседать. Женька успел подставить стул. Она не упала, но, несмотря на отрытые глаза, ничего не видела, не могла и пошевелиться. Не зная, что с ней делать, Женька в растерянности стоял рядом, гладил по плечу. Прошло минуты три или больше. Сначала вернулось зрение, потом с большим трудом она заговорила.

– Ты иди, оставь меня, не бойся.

– Лиз, я свою дверь не закрою, ты позови, если что. – Она слабо кивнула. В голове пустота, мысли ни одной, на коленях белый конверт, почему-то открытый. Лизка машинально вынула лист бумаги, развернула и долго смотрела, ничего не понимая. Мелко, но чётко Алёшиной рукой была написана первая строфа из её стихотворения:

О, если б сохранить свой ум и хладнокровье,
Когда в безумье мир и в этом Вас клянут.
О, если б твердость сохранить в минуты скорби,
Когда порочат Вас и подозреньем бьют.
Но если можно жить без муки Ожиданьем,
Дыша, не задохнуться в липкой лжи,
Останьтесь чистым – в белом одеянье,
Не уронив достоинства души.

В конце короткая фраза:

«Лиза, Вы хороший поэт. До встречи. Алексей.»