ВАЛЕРИЙ КУКЛИН(Германия)

ЕСЛИ ГДЕ-ТО НЕТ КОГО-ТО 

ИЛИ 

ТАИНСТВЕННАЯ ИСТОРИЯ, ПОХОЖАЯ НА СКАЗКУ

(Часть 10)

Часть 1  Часть 2 Часть 3  Часть 4  Часть 5   Часть 6  Часть 7  Часть 8  Часть 9

Голова недовольно засопела, именно потому, должно быть, бабулька поспешила сообщить другую подробность:

- Лишь утром он удостоил меня своего внимания – и я уснула счастливой.

Сопение головы прекратилось, Яга продолжила уже спокойно:

- Целые сутки мы предавались утехам, не выходя из спальни. А потом, когда мне захотелось спать, я приказала… - веки Старшей головы дрогнули – и Яга тут же поправилась, - попросила его улететь со мной высоко в горы. Навсегда.

Голова делал вид, что спит.

- Я села на его пока что единственную шею, - продолжила Яга, - и мы умчались в Альпы. Люди в те времена там жили незлобливые и работящие. Приняли нас хорошо. Познакомили нас гномами, а те позволили нам жить в самой большой тамошней пещере.

Дыхание Старшей головы было ровным. По-видимому, Горыныч вспоминал те годы  с умилением в душе. Яга же продолжила рассказ:

- Ну, а спустя лет триста-четыреста появилась у моего миленка вторая голова. Я как раз тогда новую ступу выстругала. Из ели двухсотлетней. Такая, знаешь, получилась замечательная ступа: и зерно толочь в ней удобно, и летать… М-да… Решила опробовать. Слетала в Скандинавию, потом в будущие русские, а тогда еще дикие земли… народ там жил странный по тем временам… не воевали почти, огораживались лишь от дикого зверя, а пришлых людей принимали, как друзей. Кабы не холода тамошние, завоевали бы их варвары. Ведь искони на Русь всякая нечисть именно с юга перла. Тогда могли греки придти, ан не пришли – морозов испугались… Иудеи  тоже ближе к теплым горам Кавказа жались, каганат там имели… Хазарили вдоль хребтов да Кумо-Манышской впадины, ни в горы, ни в леса не лезли…  Славяне от них за валами прятались…… Змиевыми валы те звались… Булгаре Волгу от хазар цепями перекрыли, насмерть стояли…  Да, о чем это я?.. О Змее.

Бабулька помолчала, то ли думая о чем-то о своем, то ли телепатически разговаривая с Горынычем. У меня же вертелся вопрос на языке:

«Не наш ли Горыныч те валы настроил?»

- Люди сами соорудили, - ответила Яга. - Руками, без всякого волшебства¸- и вернулась к прерванной теме:

- Обернулась я месяцев в шесть. Глянула – а у миленка моего вторая голова выросла. От тоски, должно быть, от кручины по мне. 

- Ишь-ты, загордилась, - проворчала из-за стены Срединная. – Меньше шляться по каганатам надо было.

- ДУРАК. ТЕБЯ БЫ НЕ БЫЛО.

А Младшая выдала резюме:

- От тоски рога растут, не головы.

Но Яга на комментарии Горыныча не отреагировала, продолжила свое:

- Какая моя – вижу, конечно. Но и вторая недурна.

- Э-ТО-У-ЖЕ-НЕ-ИН-ТЕ-РЕ-СНО! – заявила Старшая, распахнув глаза так широко, что верхние ресницы встали торчком, а зрачок принял размеры футбольного мяча.

- А мне кажется, что самое интересное только начинается, - заявила Срединная, появляясь в том самом окне, где давеча была Младшая. – Ведь правда, Георгий?

 Таким вариантом многогранного имени моего она называла меня, когда хотела подмаслиться.

Я кивнул. Ибо чего зря спорить? Никому нет дела сейчас до моего мнения, каждый старается высказаться, пусть даже чужими устами.

- Тяжкая жизнь с тех пор у нас началась, - продолжила бабулька. – Тело одно, а голов две… Я в те годы не старая еще была, мне лет так… - Старшая голова хмыкнула, Яга смутилась. - Впрочем, это не важно… - прокашлялась и продолжила. - Знаешь, как это по молодости бывает? И тот нравится – и этот пригож. Стоишь, как коза между двумя копешками сена… - морда Срединной головы растянулась в блаженной улыбке, а Старшая нахмурилась и прищурилась так, что веки едва не смежились совсем. – Этот – молоденький-то… совсем еще глупенький был. Все за мною следит, слюнки глотает. Я, как старший не видит, то подмигну мальцу, то так, знаешь, по-особому попкой шевельну, то ножку приоткрою… Платья тогда носили длинные, от вида щиколотки женской мужики могли и в обморок упасть. Бывало, грудь бабья наружу вся, соски колом торчат – а мужику все равно – одно безразличие, а коленку, обтянутую платьем, чуть приподнимешь – и у него все торчком… Словом, и мне весело – и ему в радость… Мужиков-то дразнить я хорошо умела. В Греции когда еще жила, гетерой в Афинах и в Спарте служила… Но однажды старик мой заметил… Ну, как я глазки этому вон строю. Взревновал, искусал молодому шею, крыльями по воздуху ударил, взвился – и… поминай, как звали. Напрочь исчез…

- И-ПО-ДЕ-ЛОМ, - заявила Старшая голова.

- Помолчал бы урод. Я  из-за тебя целый год без мужика жила. Все тебя ждала окаянного.

- Год, - презрительно выпятила нижнюю губу Срединная голова. – Кто любит по-настоящему, тот ждет вечно.

- Так ты что хочешь, чтобы я тебя ждала триста лет? – возмутилась бабулька.

- ДА.

- Хочу, - одновременно ответили обе головы.

- Видал эгоиста? – спросила у меня Яга, но тут же махнула рукой. – А! Что с вами говорить. Мужичье.  

После относительно долгого – в шесть минут – уговора продолжить рассказ Яга согласилась поведать мне историю второй встречи своей с Горынычем.

- Лет триста потом не виделись, - сказала она со вздохом. - А встретились мы уже в Смирне. Есть городок такой в Малой Азии. Сейчас он зачуханный, грязный. А тогда почитался едва ли не самым главным градом в тех краях, самым большим и самым красивым.  Красота – она во всякое время своя. К примеру, лет шестьсот тому назад в Европе считали самыми красивыми женщинами самые толстые Такие, как я, не удосуживались взгляда правителей. А было правителей в  то время там столько, сколько звезд на небе…

- ПРО МЕНЯ! – велела тут Старшая голова, и бабулька тут же с готовностью вернулась к своему повествованию.

- Змей тогда у мага Артакопсеса жил. Звали того еще… А, не важно, как еще звали. Маг он и есть маг, хоть Артакопсесом его зови, хоть Самихамопсисом. Тогда весь Восток магами был заполнен, как пункт приема стеклопосуды бутылками. Жулики все, конечно, проходимцы. Но тот, у которого Змей жил, был ничего… почти честный.

- Почти честных не бывает, - заметила Срединная голова. – Это – как почти родила. Жулик был он. Как и все маги. Только сам не знал об этом, верил во всякие глупости.

- Это для тебя глупости, - попечалилась бабулька. – А мне каково было в колбе сидеть? – и объяснила - В огромном таком каменном сарае меня в колбе держал другой восточный маг - Заихилия. Заманил туда меня тот Заихилия обманом. Обещал царицей Смирны наречь, а сам в колбе оставил да крышку сверху надел. Снизу печь целыми днями и ночами топил – все хотел из меня вытопить эликсир бессмертия. Змеевик из медных труб от крышки шел –через него я и дышала. Всю насквозь высушил супостат. Ровно уголек стала… - посокрушалась о себе, пустив слезу.

 - Словно балерина! – хихикнула Срединная голова.

- Но Дракоша выручил.

- НЕЧАЯННО, - признался Горыныч. – Тесно было в сарае том. А  мой Самихаопсис к Заихилие в гости  пришел – мной похвалиться. Вот я хвостом и задел по стене сарая, а заодно и по колбе. 

- Крышка слетела – я на волю и вырвалась. Гладь – любезный мой! Я – обниматься к нему. Заихилия орет: «Моя девка!» А Дракон: «Докажи». Маг за бумагами полез, а я на старшую шею вскочила, как в прошлый раз, когда мы от Юлия Цезаря бежали, да как закричу: «Давай отсюда! Назад, в Альпы!»

- Тут я ее и узнал, - сказала Срединная голова.

Старшая промолчала. Ей, должно быть, признаваться в том, что распознала она в высушенном угольке свою былую возлюбленную не сразу, было совестно.

- Тогда Срединная уже в сок мужской входить стала, а Старшая начала в средний возраст входить, - продолжила бабулька. – Мы уж со Срединной и не перемигивались больше, а попросту, по-деловому обо всем договорились. Решили не в Альпы, где к тому времени всякие там готы-вестготы и прочие вояки бродили, а в Британию отправиться.

- Почему именно туда? – спросил я мысленно. – Русь ведь ближе была.

- Холодно было на будущей Руси, - ответила она. – А Британия теплая. К тому же, по тем временам такая же дикость: остров почти неухоженный. Племена местные кельтами и прочими словами звались, остатки римлян с ними смешались, саксы еще не приперлись из Германии. Никаких тебе государственных учреждений, ни власти бумажной над человеком, никакой всеобщей воинской повинности. Вожди племен – они вожди и есть. Пообещаешь не трогать его племя – он и рад, покровителем называет, защитником рода. Еще  и дары всякие носит. Не жизнь – удовольствие. Поселились мы с Ягой рядом с баньшами да троллями в Уэльсе, курочек завели, поросят, дом рядом с пещерой построили – чтобы гостей было где встречать, поле засеяли, зажили любо-дорого…

Тут я заметил примостившуюся снаружи у третьего окна, чтобы света в избушке не застить, Младшую голову. Ей тоже было интересно слушать историю бабульки. И выражение морды ее было мечтательно-умиленным.

- Сколько уж лет прошло, не помню, только норманны к нам пришли. Или саксы… Да, все они – вояки – на одно лицо: Вильгельмы Завоеватели, Чингиз-ханы, Батыи, Тамерланы, Гитлеры. Всем только б самим не работать, только чужое захватить, поубивать. Налетели на Уэльс, как саранча: поля выжгли, живность выели, дома разрушили, людей поубивали, на Дракошу облаву устроили, а меня решили по рукам пустить.

Я кашлянул в кулак, давая Яге понять, что такого рода интимные детали можно и не упоминать в рассказе, но она и ухом не повела, продолжила:

- Мне-то что? Мне не привыкать. Стерпела, пока получала удовольствие, а как рассердилась, то и поубивала с десяток.

- Как это? – обалдел я. – Женщина с десятком мужчин справилась?

- Эх, молодежь, - улыбнулась Яга. – Любая баба при желании и с тридцатью скотами справится. Больно много в мужском теле точек особых… Сюда вот, - указала на мне, - ткну – ты и завоешь от боли, сюда – рука обвиснет… Сюда – дышать перестанешь… А еще и глаза у мужиков есть… Сунешь палец в зрачок – он и закрутился от боли, делай с ним, что хочешь. Десятый уж бежал от меня, когда я его догнала и мотыгой прямо по голове – надвое расколола.

- ПРО МЕНЯ!

- Ну, да. Ну, да… - согласилась Яга. – Дракоша тоже рассердился. Шум услышал, мой голос следом – я что-то там кричала – шухернул в конюшне, куда эти лиходеи его спящего заволокли, дохнул сразу двумя глотками – все эти  норманны (либо саксы) – и в головешки. Я на него и напустилась: «Зачем тварь живую губишь? И так ведь живут всего-ничего, от силы полста лет». А он мне: «Ага! Тебе понравилось под ними быть? Небось, заранее знала, что они сюда придут? Маг твой, небось, все про будущее знал! Тебе сказал – ты и приволокла меня в Британию. Для этого самого!» Я ему: «Совсем сдурел от ревности! Я ж – старуха уже!» А он: «Все вы бабы такие. Всю Британию из-за этого можете предать!». Тут я как схватила метлу, как принялась его по наглым харям потчевать – он и сгинул.

- УЛЕТЕЛ, - согласилась Старшая голова.   

- За тридевять земель, в тридесятое царство-государство, - заунывно-торжественным голосом подтвердила Срединная.

- Вот-вот, - вздохнула Яга. – Бросил в трудную минуту. Исчез. А куда отправился, где был следующие столетия, так до сих пор и не знаю.

- И НЕЧЕГО ТЕБЕ ЗНАТЬ.

Но бабулька на комментарий Змея – ноль внимания. Продолжила:

- Разговоры ходили разные, но все так – легенды: про всяких там Егориев Победоносцев рассказывали, про Бову-королевича, про прочих победителей гигантских многоголовых змей. Говорили, будто он и девятиголовым был, и двенадцатиголовым. Только вранье все это – сам видишь. Только третьей головой и размножился.

- А это уже про меня! – радостным голосом завопила влезшая в третье окно Младшая голова. Помещение наполнилось сумраком. Немного света проникало щели между головами и проемами окон. Отчего всякая нечисть, прячущая днем в избушке, а днем, как правило, спящая, но теперь проснувшаяся и прислушивающаяся к рассказу бабы Яги, зашевелилась, заворочалась, заскрипела и зашипела. 

- Цыц! – рявкнула на них бабулька – и стало тихо. – Расшумелись тут. Набрала вас сюда на свою голову… - помолчала, слушая, должно быть, мысли мелочи пузатой, улыбнулась ласково. – Ладно, ладно, прощаю…

- Он что – один на свете Дракон? – спросил я. – Может, были и двенадцатиголовые.

- Остальные драконы и драконихи в Поднебесной остались – и все одноголовые, водяные. А Горыныч наш – этот… как его?

- МУТАНТ, - подсказала Старшая голова.

-Особенный - добавила Срединная.

- Гений, - заявила Младшая.

-  А когда вы опять встретились?.. – спросил я.

- Не сразу… лет тогда много прошло, почти что с тысячу… Нет все-таки меньше… В Москве я тогда жила… лекарила себе помаленьку. Пожар незадолго до того был, татары приходили, царь Иван Васильевич из Москвы сбежал, татары полютовали, пограбили, но монашек в тот раз не тронули, даже Воскресенского монастыря не сожгли. А как ушли, так мне пришлось лечить уцелевших, врачевать пострадавших… Государь мне за это грамоту особую дал – защиту от лютовства со стороны людишек православных. Чтобы никто меня ни-ни… Во всех смыслах. Уж очень в те времена любили люди баб на кострах жечь. В Европах побольше знахарок жгли, чем на Руси, но все равно ж с опаской лечить приходилось… Хорошо потом жила, почти что незаметно… Лет полста прошло – другой царь на трон воссел – не сын Ивана Васильевича, а его дальний сродственник по жене покойного сына – Борисом звали, Федоровичем. Болтали в народе, что Годунов этот – крови татарской, хотел-де царство свое полякам подарить, всякий прочий вздор. А он был мужем вельми мудрым. Одна каверза была лишь в нем, не достойная Государя - не гневлив. Вот с того все напасти на род его и навалились. Ибо Государь должен народ в порядке держать, а не баловать его правами и прочими глупостями.

- Опять она про политику! – простонала Младшая голова. – Ты обо мне, обо мне давай!

 - Царь тот города любил строить. Народ на строительство новых городов да крепостей из перенаселенных мест посылал с семьями и с инструментом всяким. Ну, а где народ на новое место приходит, там, как водится, и охота начинается. Бьют дичь почем зря. Народ, словом, - что с него взять?

- Про меня расскажи!

- Прослышала я, что где-то в Диком поле новосельный народ русский обнаружил Змея трехголового. По небу, мол, летает, огнем изо ртов пышет, а вреда никому не причиняет. Мол, желающих убить гада, шкуру снять да царю преподнести армия целая объявилась, а хитроумная тварь у них из-под носа уходит. 

- За что тварью-то зовешь? – надула губы Младшая голова.

- Даже сети и капканы, рассказывали, не помогают, - проигнорировала замечание Змея баба Яга. – Ловушки копали. Наживки меняли: то корову, то телку, то коня на съедение выделяли, а то и красну девицу норовили подсунуть, да непременно богато и красиво одетую, с косой в руку, с сурьмяными бровями, в кокошнике.

- Невинную, - подсказала Младшая голова.

- Говорили разное, - скривила губы Яга. – Потому, говорили, и не попался Змей, что невинных среди приманки не было.

- А вот и были! – обиделась Младшая голова, но Старшая рявкнула:

- ЦЫЦ! – и она заткнулась.

А Баба Яга продолжила:

- В те времена все земли, что ниже по рекам от лесов русских располагались и за городами, за засеками, звались Диким Полем. После татарского-то нашествия люди там почти и не водились. Даже Змиевы валы, что против хазар строили, оказались на землях Орды, которой ко времени Великой Смуты тоже не стало. Бесхозными стали земли – только в памяти русских своими и оставались. Лишь по берегам рек селились всякие беглые – звались казаками, внутрь степи ходили они редко, совсем неглубоко. А Трехголовый, сказывали, хоронился подальше от рек да шляхов.

- Не прятался я там – жил, - возразила Младшая голова.

- Там жил, - согласилась бабулька, - а возле городов да в селах озоровал, - и пояснила мне. – Внутрь городов не совался никогда. Там бы ему вломили?

- Мне? – возмутилась почему-то Средняя голова, дотоле молчавшая.

- Тебе, тебе.

- Да я б их – в муку! В труху! В пепел!

- НЕ ВАШЕ СЛОВО – ЕЕ!

И младшие головы смолкли. Бабулька, помолчав для солидности, продолжила:

- Вот я и подумала: не у моего ли Змея третья башка выросла? Сожитель мой тогдашний Кощей…

- Кощей? – перебил теперь ее уж я. – Он вправду бессмертный?

- Запойный он, - откликнулась Средняя голова. – Горький пьяница.

Баьбулька вяло отмахнулась, сказав:

- Ревнует дурачок, - и вновь продолжила свое повествование. – Так вот… Кощей уж тогда любил закладывать за воротник, а как про Трехголового услышал, так и вовсе запил. Поверишь-нет, не только по царевым кабакам Москвы таскался, но даже по потаенным шинкам да трактирам ползал. Закон тогда жесткий был: чтобы от пьянства доход только в казну шел. А нарушителей – в батоги, на дыбу! А Кощею – что? Ему пытки всякие – все равно, что, как сейчас говорят, санаторий. Протрезвеет в руках заплечных дел мастеров, сбежит из застенков – и вновь надирается. За то и прозвали бессмертным. А так он – как и мы: живет долго, много дольше обычного человека, а придет смерть – примет и ее. Потому как смерть – она всему венец: всем делам и заботам. После нее уж ничего не исправишь, не изменишь. Каким умер – таким и в памяти людей останешься. Да еще и настолько, насколько заслужил. Иного забывают сразу, а другого помнят в веках…

- Обо мне! – простонала Младшая голова. – Обо мне расскажи.

- Ну, а что о тебе говорить? – огрызнулась бабулька. – Ты тогда совсем юный был. Щенок, можно сказать. Только что сопли не текли.

- За что?! – возмутилась Младшая голова. – Зачем насмехаешься? Не щенок я. И не сопливый!

На глазах Младшей выступили слезы. Старшие головы радостно загоготали:

- ТО-ТО!..

- Будешь знать, как кусаться!

Я понял, что еще мгновение и рассказ бабы Яги перерастет в семейный скандал, потому крикнул:

- Ша! Не перебивать даму! Пусть выскажется.

Бабулька вдруг сменила тон, обратилась к Младшей башке Горыныча ласково:

- Что обижаться-то? Что было, то было. Помнишь, как ты учился со мной перемигиваться? Чтобы старшие не заметили? И как ревновали они?... Было ведь? Было. Из песни слов не выкинешь. И молодость была у нас, и зрелость, и старость вот пришла… - и, убедившись, что головы успокоились, обратилась уже ко мне. – Но прежде, чем встретиться со Змеем – его уж тогда на Руси все Горынычем звали, - я с Кощеем по-хорошему рассталась. Наварила ему три бочонка медовухи, в избе нашей оставила – в Кадашевской слободе мы жили, пожгли наш домик поляки потом, вместе со всем имуществом… Села на метлу – и в Дикое Поле махнула.

- А там меня уж нет, - заявила Младшая голова.

- И вправду, его уже там не было, - согласилась бабулька. – В Степи беспокойно стало – ногайцы принялись озоровать, казаки взяли моду не с ними да татарами воевать, а против Руси разбойничать. Вот и улетел Горыныч аж в Мещерские края. Решил, что там поспокойней будет. Мне о том Водяной, что на порогах днепровских сидел, рассказал. По секрету.

- Га-га-га! – расхохоталась Младшая голова. – По секрету всему свету!

- Правду говорит, - вздохнула бабулька. – Какой уж там секрет? Эта башка совсем молодой была, вот дурь в из нее и лезла. Горыныч в те годы уже по мещерским селам шастал, баб попригожее выискивал. Найдет – и ну дым из пастей возле деревни пускать, грозить спалить всех напрочь. Домишки-то там сплошь деревянные, пылают весело, коли пожар. Люди – в вой, милости требуют.

- Ага, - радостным голосом подтвердила Младшая голова. - Глупый народ. Кто ж хлеборобов губит?  Я ж – не вояка. Шуток не понимали. Дикари.

- Дикари – не дикари, а по девке тебе в выкуп с каждого села отдавали, - заметила бабулька. – Плакали, рыдали, а отдавали. И дева плакала навзрыд, а шла к тебе.

- Что ж, вот так вот: отдавали? – удивился я. – Без споров? Без драк?

- А как же иначе? – ответила бабулька. – Коли мир решил откупиться девою, значит, так тому и быть. Воля мира – закон. Мир - он выше и царя, и президента и этого… как его? Генерального секретаря ЦК КПСС!

Продолжение  следует.........

Выпуск февраль 2017

Copyright PostKlau © 2017