Журнал "PostKlau"

Жил в селе Леметь Горьковской области Ванька-Баум. Откуда такое прозвище у Ивана оказалось, мне не известно. На мои расспросы об этом жители села отмахивались, говоря: «Ну, Ванька-Баум, да и Ванька, чего тут такого-то?» Относились земляки к Ивану по разному. Кто посмеивался, а кто и втихомолку жалел. Говорили, глуповатый он какой-то, не женится, живет с матерью и сестрой, только их и слушает. Внешностью Иван был, прямо сказать, непривлекательный. Небольшого роста, лицо самое обыкновенное – словом, и тут незадача вышла. А вот телом был крепок. В любую погоду брал мыло, полотенце и шел на речку. Любил шибко Иван это дело. Бывало, уж и никто не купается, даже пацаны, а Ваньке-Баума все ни по чем, и ледяная вода не страшит. Он даже и рад, что холодная. Плюхается себе словно дитя малое. Один раз женщины, полоская белье, заметили, что Иван, завидя их, пошел по течению выше. И кто-то тут же подковырнул: «Гляди-ко Ванька-Баум брезгует, что ли»?

Работал Иван пастухом. Ранехонько выходил на улицу, становился посередь и щелкал кнутом. Бабушки, бабы да девки молодые выводили свою дорогую скотинушку навыпас, и в кажинном дому доподлинно было известно, что если Ванька-Баум взялся пасти стадо, то уж выгуляет скотину досыта. С полным выменем коровы домой придут. Вечером идешь по селу, и в каждом дворе слышно, как коровушки отдают свое нагуленное молочко хозяевам. Звон поначалу пустых ведер слышен по всей деревне. Каждая хозяйка, неся со двора полное ведро молока, испытывала одно наипекраснейшее чувство: в семье все будут сыты. Народу нашему многострадальному, пережившему нищету и голод, страшные войны, постоянные унижения и разруху, во все века и времена хочется, чтобы ведро было именно полным.

Вот он ярко-красный закат солнышка. Как всегда божественно волнительно уходит куда-то туда, где сейчас важнее его свет. Ванька-Баум направляется к своей избе. Устало садится на лавку, снимает кирзовые сапоги, разматывает портянки и думает вслух:

- Это хорошо, что у меня кирзовые сапоги у меня есть. Нога не так устает, а то, бывала, в резиновых-то маешься, ух и надоедало».

И закончив эту мысль, устало подходил к столу. Крестился и ел простую деревенскую пищу.

Ценили Ваньку-Баума еще и за его особый талант. В деревне, понятное дело, приходится забивать скот. Вот и Иван поднаторел в этом деле. Его звали все, потому как говорили, что он секрет знает. А дело было в том, что всякий, кто сам растит живность, ее и жалеет. Убивать самим не лежит душа, а Иван все сделает так, что животина-то и не мучается. Быстро и ловко у него получалось. Особенно звали его в те дворы, где не было мужиков. Давали ему в  благодарность кусок мяса.

Деревня стоит на высоком холму. Внизу из-под горы бьют родники, а наверху вырыт колодец. Вода родниковая проточная. Земля внизу во многих местах каменистая. Вода чистая – не заносило колодец ни песком, ни илом. Но случалась напасть: оборвется ведро, второе, и неудобно воду доставать. Мужики деревенские большой охоты не проявляют, чтобы в ледяной да шибко глубокий колодец лезть, идут упрашивать Ваньку-Баума, а то спустится и ведра-то все и повытащит. И хворь не брала его. Любил Иван ходить в гости к дяде Васе. Усядется и слушает рассказы старого фронтовика. Мудрое дяди Васино слово многих выручало в повседневности неминучей. Старик благодарил Господа, что позволил дожить ему  до 80 лет. Когда дядя Вася умер, Ванька-Баум долго переживал, словно отдушину утратил. Так и прожил Иван, не женившись. Схоронил мать, а потом и сам помер. Говорили, что и не мучался вовсе. Много лет прошло с той поры, и вот я снова в Лемети. Ваньку-Баума здесь помнят. В этой памяти людское сочувствие обозначено. Незримы бывают дороги, а в деревне все зримо. И поврежденный от времени храм Леметский и погост вокруг него, каждый ровно выложенный красный кирпичик это подтверждают и помнят все.