Журнал "PostKlau"

Анатолий Казаков

                             Святодавнишняя Русь!

За рулём своего нового автомобиля «Жигули» ехал Евгений Курочкин. Его привычная трасса до города Сарова почти везде была прямая. Ям на пути не было, и это было уже довольно сносно для наших российских дорог. И кто знает, может, и от этого настроение у Евгения было какое-то окрылённое. Жена Клава слегка недоумевала: «Чего это ты сегодня весёлый такой?» Но он на расспросы любимого человека только чему-то улыбался.

Город Саров считается кладезью русской науки – и поэтому был закрытым городом. Зарплаты научным людям по российским меркам платили немалые. Недалеко от города, вдоль дороги, образовался рынок. В сам же Саров, в силу его секретности, не пускали, – и люди со всех окрестных сёл и деревень везли на этот рынок сельхозпродукцию. И были благодарны судьбе за то, что городской саровский люд всё скупал. Вот на этот рынок и возил Евгений мясо, в основном свинину, которую тоже, как и многие, ездил и скупал по деревням. Потом с женой, стоя за прилавком, бойко и умело всё распродавали. С помощью такого прибыльного дела жили хорошо. Да и детей материально обеспечивали.  Купили дочери квартиру в городе Арзамасе. Но дочь Наташа с сыном Игорьком почти всегда жили на селе с родителями. Потому, как муж, работая на военном заводе, часто был в командировках. А ей было скучно в городе одной с сыном. Да и не могла её душа привыкнуть к равнодушно-многолюдному городу. Сын же у Курочкиных проходил срочную службу и служил неподалёку. И его, по возвращению из армии, тоже ждала квартира. Дочь с сыном не могли нарадоваться на своих тружеников родителей.

Вот уже который год, проезжая по святым  Дивеевским местам, Женя невольно любовался Золочёными, а в его воображении – прямо-таки живыми куполами, которые были видны издалека. Несколько, по-настоящему величественных, восстановленных старорусских храмов, радовали глаз приезжающих сюда отовсюду православных людей. Вся эта местность, со времён жития Серафима Саровского, считалась святыми местами. Даже после 1917 года храмы каким-то чудом уцелели.  Службы в них несколько десятилетий не велись. И православному люду немало пришлось потрудиться, чтобы восстановить всё это убранство. Пожилые люди из поколения в поколение передавали внукам и правнукам житиё святого Серафима Саровского. Вот и сейчас, ведя машину, Евгений Иванович с удовольствием вспоминал, как бабушка Татьяна, накормив его молочной лапшой из чугунка и отправив замерзшего на улице внучонка, греться на русскую печь, – ласково и очень доходчиво рассказывала ему, о том, как святой Серафим исцелял немощных людей… Как пришли к нему из  Ардатова бандиты, думающие, что миряне платят Серафиму за исцеление, и решившие отобрать эти подаяния у свято-блаженного старца. Но, не найдя, кроме хлеба и воды, ничего, –  сильно избили старца. А маленький Женька, жалеющий святого Серафима, спрашивал: «Баба, ну, зачем они били его, он же помогал всем?» И бабушка Татьяна Ивановна, глубоко вздохнув, продолжала свой рассказ: «Может быть, от того и избили, что помогал всем. Люди-то, Женька, злые бывают и не все понимали, что Серафим излечивал немощных бесплатно».

Потом верующие люди отыскали этих бандитов. Но святой отец Серафим сказал, что прощает им прегрешения: ибо они не ведали, что творили. А когда у разбойников погорели дома, и жизнь их стала невыносимой, они сами кинулись молить святого о пощаде, поведав о постигших их превратностях судьбы. На что Серафим умиротворённо им отвечал: «Я и не сердился на вас…А то, что вы раскаялись, даёт вам путь к спасению».

 И когда бандиты в слезах уходили  от него, старец  заверил, что всё у них будет хорошо.

Бабушка видя и удивляясь тому, как внук с интересом слушает её, продолжала напевно рассказывать: «А вот, внучок, был еще и такой случай.  Однажды к святому принесли на руках не ходячего мальчика. Серафим спросил его: «Веруешь ли ты в Бога?» Мальчик ответил, что верует. И святой произнёс пророческие слова: «Вставай и иди!». И мальчик пошёл, а потом даже побежал. А верующие православные люди воистину радовались и за мальчонку, получившему исцеление, и за его родителей, которые стояли и плакали от счастья…Вот так и жил на Нижегородской земле святой старец Серафим, исцеляя людей от разных недугов и хворей».

 Под эти слова бабушки и засыпал на теплых кирпичах русской печи деревенский мальчонка, Женя Курочкин. И по всей этой местности детвора впитывала в себя, пока ещё до конца не осознанную, вековую тайну о старых святых русских людях. Но так уж устроен мир, что люди на земле все разные И, конечно, многие не верили старым людям. Потому, как внешне, это походило на сказку… А другие, наоборот обретали веру в воистину Святодавнишнюю Русь. Ибо, как сказывали старики: «И жива и сильна наша многославная, и многострадальная Отчизна тем, что денно и нощно молятся  истинно русские люди о её спасении».

 А когда снова наступал вечер, Женька уже в который раз не переставал удивляться бабушкиной памяти. В этот раз он узнал о том, что Серафим молился за Русь и православных людей в уединении в дремучем лесу. К святому человеку прибегали хищные звери: медведи, волки. И они вели себя в присутствии Серафима, словно малые дети.. А Серафиму приходилось часто объяснять обращающимся к нему за врачеванием и благословением прихожанам, что хищники их не тронут, что они тоже божьи создания, и им, как и всем земным существам, нужна ласка и  исцеление. А когда прихожане убеждались, что это воистину так, то это удивляло даже тех, кто ни во что не верил.

…………………………………………………………………………………………….

До рынка оставалось совсем немного пути. Но так вот зачастую бывает, что настроение у человека быстро меняется. Почему так происходит? Поди, угадай!  Только пока человек жив, мысли в его голове меняются постоянно. И взгляд Евгения невольно изменился. Ещё несколько минут назад память и вся сущность этого деревенского мужика всецело радовались таким, всегда необычайно светлым, воспоминаниям о бабушке. Теперь же взгляд Евгения Ивановича таил в себе великую грусть русского человека о родной земле.  Мелькавшие поодаль дороги, закончившие свою жизнь брошенные деревни и полупустые сёла, наполняли душу горечью и неминуемой тоской по прошлым временам. Ещё во времена существования Советского Союза работавшего тогда в колхозе шофёром Евгения посылали в разные районы Горьковской области помогать вывозить зерно с полей. А деревень в тех местах было не счесть!.. Он и сейчас, сквозь года, слышал звонкие голоса деревенских жителей. И от того, что всё это ушло, саднило в груди с такой силой, что порой хотелось остановить машину и отдышаться. Его опытный взгляд приметил наполовину заросший сочной травой деревенский мостик. Вода под мостом была только по весне. И по едва угадывающимся сейчас приметам Евгений вспомнил, что и из этих благодатных мест приходилось ему когда-то вывозить зерно. Речка не пересыхала тогда и в жару. А её величество, святая русская деревня, с непорушенным в те годы историческим укладом бытия, находилась совсем неподалёку. Теперь же, от некогда весёлой деревни, ничего, кроме этого мостика, не осталось.

 На этот раз они везли на базар две туши свинины и, по словам Клавы, к обеду должны были всё распродать. Евгений ещё издали приметил на дороге что-то необычное, и по мере приближения, всё больше удивляясь и не веря своим глазам, уже чётко различал, что по обочине дороги на коленях передвигается человек. От неожиданности увиденного даже как мальчишка вскрикнул и удивлённо обратился к жене: «Смотри, Клава, это чево?!» Обогнав странного путника и притормозив машину на обочине дороги, они с Клавой решили расспросить показавшегося им интересным человека.

Странник, отрешённый от общепринятого человеческого бытия, не обращая никакого внимания на скрежет тормозов, продолжал свой путь. И только, когда мужчина и женщина подошли к нему совсем близко, он остановился. Супруги были потрясены увиденным. К ногам блаженного были привязаны дощечки, чем-то отдалённо напоминая колодки. Одежда на нём была самая обыкновенная, состоящая из потёртого джинсового костюма. На вид же ему было лет пятьдесят. Этот, кажущийся блаженным, человек хоть и остановился перед незнакомыми людьми, но, не переставая, вслух читал молитву «Отче наш». Но не всё, увиденное, потрясло Евгения с Клавой. Особенно удивили и даже испугали глаза этого человека. Их отрешённый от мирской суеты намоленный свет был устремлён в небо. Супруги, перекрестившись, осознали в этот миг что-то такое, неизмеримо важное, чего с ними никогда не случалось ранее. Это было воистину каким-то невиданным, да и неслыханным ощущением. Евгению не терпелось начать разговор, и, поздоровавшись, с путешественником, он с немалым интересом и внешне выдававшим его волнение голосом, спросил: «Ты это откуда такой, мил человек, идёшь-то?» Путник с голубыми глазами словно уже давно знал, о чём его спросят, и устало, но вместе с тем как-то очень проникновенно, заговорил: «Иду ко святым местам, к гробнице Серафима Саровского прикоснуться». Евгений невольно полюбопытствовал: «И сколько же ты идёшь-то вот эдак?» Человек, перекрестившись, ответил: «Да вот, почитай, три месяца иду. – И немного погодя, добавил: – С Ивановской области я.» Евгений, немало удивившись, продолжал расспрашивать бедолагу: «А как же, если дождь? Да ведь и есть чего-то надо?!» И задавая эти вопросы, припомнил рассказы местных шоферов, которым уже доводилось встречать таких людей. Но он почему-то тогда совсем не обратил на всё это внимания. И вот теперь, когда самому довелось свидеться, Евгению Ивановичу стало многое понятно. Мужик, стоящий на дощечках с закреплёнными внизу подшипниками вместо колёс, пояснял: «Да ведь как придётся. Бывает, ночью иду, –  если днём жарко. А когда дождь, то в рюкзаке у меня кусок брезента есть, им и накрываюсь. Добросердечные водители,  как ты, останавливаются – предлагают воды, поесть чего дают».

И опять что-то изменилось в душе у Евгения. Он вдруг живо представил в непогоду мокнущего на обочине дороги, под брезентом, человека.

«Ну,  для чего так страдать и мучиться? Миллионы людей живут в своих тёплых благоустроенных квартирах, и никому даже в голову не взбредёт вот так-то самого себя изнурять». И вдруг, прервав свои мысли, он обратился к жене: «Клава, дай чего-нибудь горемыке пожевать да и попить не забудь».  И, говоря эти слова, он продолжал находиться в каком-то необычайном оцепенении. Клава, сама очень долго болевшая и понимавшая всем сердцем людское страдание, тоже, как и муж, была немало удивлена увиденным. Она сходила к машине и принесла двухлитровую бутылку молока, кусок солёного сала, полбулки хлеба и несколько варёных яиц, и отдала всё несчастному страннику. В женском её понимании были затронуты вечные мысли человека о сытости и голоде. Она вдруг подумала, что человек этот, может быть, уже много дней не ел и сказала: «Вот, поешьте, что Бог послал! Нас не стесняйтесь!» И за этой, казалось бы, обыденной фразой, меж тем прослеживалась многовековая материнская забота о ближних. Путник открыл бутылку молока и сделал несколько глотков. Потому, как он жадно поглощал молоко, Клава без труда догадалась, что не пил он давно, и была внутренне довольна собой. Раньше, когда они с Женей были помоложе, она ни о чём таком и подумать не могла. Много позднее, когда врачи поставили ей диагноз: «Злокачественная опухоль груди», – и лёжа в больнице такая беспомощная, о чём только ее исстрадавшаяся душа не передумала. И Евгению, на тот роковой момент, приходилось выполнять перед  детьми не только свои отцовские обязанности, но и роль мамы. Клавдия много передумала в те тяжёлые болезненные месяцы. На селе все родственники и знакомые за неё неустанно молились. И так иногда случается в жизни: болезнь Клавы отступила. Но после этого многое в мире ей виделось по-другому. И преображение это Клавино Евгений Иванович ценил всем нутром. Они и так дружно и хорошо жили, а после Клавиной болезни они вообще относились к жизни, как к волшебному чуду, и молились, и радовались каждому дню. Они всем в округе поднимали настроение и, не осознавая того, сами учили других ценить жизнь.

Попив молока, путник потеплевшим голосом произнёс: «Спаси вас Христос, добрые люди!» За всё это время, по какому-то странному стечению обстоятельств, они даже не спросили, как кого зовут.

И теперь человек этот поинтересовался об их имени.  Женя не переставая думать о том, что они, наверное, по возрасту ровесники будут, а как всё же по-разному живут на земле, смущённо  ответил: «Меня Евгений Иванович зовут». Услышав это, странный человек дальше продолжал рассказывать о своих мытарствах. Муж и жена, словно под гипнозом, стояли и слушали:

– Я много грешил в жизни, вот и дал самому себе обет, что на коленях дойду до святых Саровских мест. Поклонюсь мощам святых, и буду молить о спасении своей души. Я ведь – не инвалид какой, –  я ходячий! Не понимал я раньше многого. Думал, что от жизни надо брать всё, –  вот и брал! Нет, Евгений, не это главное». И вдруг он замолчал.                

 И в это короткое затишье  Женя спросил: «Коленям-то, наверное, больно? Я на тебя гляжу, а внутри страх берёт».

– Да! Поначалу и правда боль чувствовалась, а потом привык. Святые люди за нас, грешников, молились, а мы, дураки, этого не понимали. А святые знали, что мы рано или поздно прозреем. Им это ведомо было…Ты езжай, Евгений! Вот и жена твоя, небось, заждалась?! Дай Бог тебе и семье твоей здоровья. И вдруг, посмотрев на небо, совсем не как повидавший жизнь мужик, а словно ребёнок, заговорил:

– Только, Женя, простит ли меня отец Серафим за грехи мои, не знаю! Но если не помру, то дойду. Мне ведь не смерть страшна, мне покаяться надо. Может быть, я вас, шоферов, от греха уберегу, кто знает. И, уже плача, прошептал:

– Вот посмотрел на меня, Евгений, и поезжай с Богом! На том и попрощались.

 Женя, заводя машину, ещё успел заметить в боковом зеркале автомобиля, как этот странный  путник складывал в рюкзак продукты. Всю оставшуюся дорогу до рынка они разговаривали о повстречавшемся на их пути человеке. А Евгений Иванович всё сокрушался, что в спешке так не узнал имени чудного странника.

В этот день Курочкины уже к обеду, как и предполагали, распродали всё мясо. Купили тут же, на рынке, большой арбуз и поехали домой. Евгению бередила душу нехорошая мысль, и как он её ни гнал от себя, она его не отпускала. Он сам себя стал ненавидеть, но поделать уже ничего с собой не мог. И Евгений Иванович стал вслух делиться своими мыслями с женой: «А что, если они, эти люди, так зарабатывают? Ведь идти-то ему до храма осталось день, или того меньше? Может, обманул он нас с тобой, Клава, да и других вот так же облапошивает?»  Жена же принялась разубеждать мужа: «Вот те на, ещё недавно про святых людей вспоминал, а теперь что же?» Потом, глубоко вздохнув, Клавдия продолжила: «Я не знаю, но я верю ему, ведь если такой человек обманывает, то весь мир тогда ни к чему!» Жена замолчала, и по лицу её текли слёзы. Евгений жадно вглядывался в дорогу и, наконец, увидел его. Грешник по-прежнему передвигался на коленях в сторону святых мест. И по висевшему сзади его рюкзаку, Женя догадался, что еды ему, кроме них, по всей видимости, больше никто не давал. Рюкзак, как и прежде, был наполнен меньше чем наполовину. Хоть они и не стали второй раз останавливаться, жена, увидев странника, была по-настоящему рада, все грустные мысли её куда-то улетучились.

Евгений же так и возвратился домой с чувством полного сомнения и душевного терзания. Вечером зашёл друг детства, Сергей Хлебников, с просьбой отвезти завтра утром внука покрестить. Когда друзья немного выпили, Евгений рассказал о случившемся в дороге. И, делясь своими сомнениями, спросил: «А ты как, Серёга, думаешь?» Тот, пожав широкими плечами, откашлявшись, с хрипотцой в голосе, ответил: «Да кто его разберёт? Нынче всяких прохвостов хватает».

 Всю ночь Евгению Ивановичу не спалось, думы одолевали одна за другой. Да, в его большом новом доме в углу висели старинные бабушкины иконы. И он верил в Бога, но лоб себе не расшибал. Просто как-то спокойно веровал. Да это так, наверное, и должно быть: веровать скромно, совестливо. Только слова эти каждый человек воспринимает по-разному. Почему же так-то? Ведь совесть одна? Человек же каждый самолюбив. К примеру, сделает что-нибудь хорошее и уже думает, что его совесть чиста, – ан нет, дорогой! В совести – многовековые нравственные понятия заложены, и чтобы к этому приблизиться хоть немного, – надо именно скромно веровать. Евгений мысли свои подытожил так: «Если не встречу завтра в храме этого коленопреклоненного, стало быть, обманул он меня». И через полчаса, как пропел петух, провалился в такой короткий, но непробудный сон.

Вот она привычная трасса. Мелькающие сёла, деревушки уже не привлекали в этот день его внимания. Он только ждал того момента, когда до храмов останется два или три километра, где прдполагал снова встретить этого странного человека…

Золочёные купола предстали перед друзьями своим древневековым величием, словно приглашая к таинству православия. Находясь в храме, Евгений смотрел, как батюшка бережно опускает в купель внука его друга. Его взор вновь и вновь был обращён на старинные расписные стены храма.

– Это ж надо так разрисовать?! Диво! ей Богу, диво!», – словно подтверждая его мысли, говорил один из рядом стоящих мирян. Затем они все поклонились гробу, где покоился святой Серафим Саровский. И это было великим ощущением истинного приобщения к таинству  святого старца.

Выйдя из храма, Сергей пошёл покупать внуку икону с образом святого, чтобы был подарок от деда. Евгений же, предупредив друга о своих планах, обошёл все стоящие вокруг храмы и далее отправился по «святому мостику», проходившему вокруг всей местности, где стояли церкви. Люди нескончаемым потоком шли по нему очень медленно и непрестанно молились. По преданию, канавки, которые были хорошо видны с моста, рыли святые люди. И этот поход по «святому мостику» считался священным. Глаза Евгения Ивановича искали только одного на всей планете человека, и с каждым проходящим мгновением надежда эта рушилась, словно и не было этого путника никогда. Женя, уже изрядно измученный поисками, остановился и взглянул на небо. Облака быстро неслись по голубому простору, и их, казалось, совсем не беспокоили земные дела.

– Да, видать, там высоко ветер большой, а тут, на земле, едва заметный. Вот они, вечные чудеса природы! – размышлял вслух Евгений… Подумав о том, что Сергей со своим семейством, наверное, уже давно его ждёт, быстро направился к выходу. Вдруг (и на это обратили внимание сразу несколько человек), Евгений Иванович резко остановился, как вкопанный. На входе в ворота храма стоял на коленях, – не дававший спокойно жить уже два невыносимо долгих дня, истерзавший всю душу, – тот самый богомольный странник. Не чуя от волнения своих ног, Евгений Иванович подошёл к нему. Закрыв глаза, бедолага стоял на своих давно посиневших и разбитых в кровь коленях, молился и плакал, и твердил одни и те же слова: «Слава Богу!.. Дошёл!..Дошёл ведь я, Господи!»

Евгений не стал донимать его расспросами, понимая, что не до этого ему сейчас. Он лишь, без конца смахивая с глаз слёзы, медленно шёл к своей машине. По дороге домой Сергей всё допытывался: «А не тот ли мужик там стоял на коленях?» Евгений Иванович молчал, но это молчание было ощущением чего-то настоящего, ещё до конца неосознанного. Евгению Ивановичу вспоминались бабушкины рассказы. А вся его сущность всё больше и больше проникалась в Свято-давнишнюю Русь.

От редакции. Как иллюстрация использована работа художника  Ланского Валерия