Журнал "PostKlau"

Были и такие среди «политических»,

которые на удар плетью, на издевательство

и матершину смиренно говорили:

«Господь тебя прости!»

и ничто так не бесило лагерное отродье,

как это гордое смиренье человека,

не желающего опуститься до злобного зверя.

Виктор Петрович Астафьев.

Чего только не происходит с человеком, пока он живет. Чего только не говорится человеком, пока он жив. Сколько книг написано человеком, но главной все-таки является Библия. Споры об этом не умолкают и будут на Земле, пока, видимо, живо человечество. Так почему-то загадочно устроен мир. Но воистину Божьим чудом для верующих русских людей является наша православная вера…

Лежа на нарах в холодном лагерном бараке Священник Никодим и находил отдушину в своей голове именно таким мыслям. «Но что бы я без веры, нет, ничего…».

Он в лагере, а далеко в деревне его семья: жена Алена, детки Никита и Сергей, им уже по десять лет. Родились они на Божий свет двойнятами, вот как Господь-то управил. Денно и нощно Никодим крепко молился за них. Часто вспоминал свою заботливую работящую жену, какого только лиха не пришлось им испытать в 20-30х годах, но Анна, где бы им ни приходилось жить, везде находила кусок хлеба. Многое умела жена священника. Гонения на священнослужителей усиливались с каждым годом, им приходилось, пожив в одной деревне, переходить в другую. Чтобы нести Божие слово, каждый день приходилось рисковать жизнью. Никодим улыбнулся и вспомнил, как его находчивая Анна всегда на веревочке вела за собой корову, а та, к их скромному человеческому счастью, их никогда не подводила. Знал Никодим, что рано или поздно его арестуют, за ним уже охотились. А тут как сердце подсказало, отправил Анну с маленькими детьми и коровой в другую деревню. Устроились они там, слава Богу, нормально. А Никодим решил отслужить в очередной деревне последнюю службу, тут его и арестовали…

Они заготавливали в лагере лес, спали в холодных бараках, конечно, отапливали их буржуйками, но уже к середине ночи все выстужалось. Людей от болезней умирало неисчислимо много. Умерших отпевать запрещали, и Никодим про себя молился за вновь представленных.

Никодим в очередной раз читал про себя молитву: «Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века. Аминь.», – и, глядя на все это, думал, что если не выживет, то душа его все одно увидит жену и сынишек, он это чувствовал всем нутром. Работа была ломовая, с телогреек валил трудовой пар, да и одежа на них была латаная перелатанная. Народ сидел разный – и блатные и политические. Убийства и разборки давно перестали всех удивлять. Поздно вечером многие подходили к Священнику и просили благословения. Никодим же отвечал всегда одинаково, тихо произнося: «Бог благословит».

Ночами отец Никодим часто топил буржуйку и мучился мыслями: «Почему убили Божиего Помазанника, обезглавили матушку Русь. Кто они эти люди? Разве способен на такое человек? Ведь человек – образ и подобие Божие». Но, наряду с этими мыслями, находясь среди разного рода людей, он надеялся до последнего на то, что не сковырнут эти нелюди – русский православный народ, ведь в каждой русской избенке хоть и маленькая, да иконка имеется… А с нее и вера много вековая незыблема будет.

Однажды один из блатных проигрался в карты, и у Никодима силой был отобран серебряный крестик, затем его сильно начали бить, пенали, смеялись и матерились. Никодим же, пока силы его окончательно не покинули, твердил им одни и те же слова: «Прости им, Господи!». Ночью, очнувшись от жутких болей, он обратил внимание на то, что нашлись все-таки сердешные люди, подняли его с пола и положили на нары. На следующий день, превозмогая боль, Никодим вышел на заготовку леса. Блатные посмеивались над ним, политические же нервно молчали. А те, кто из простых раскулаченных крестьян, те вообще очень жалели Батюшку и сочувствовали ему. Один, уже в годах, крестьянин Степан Андриянович Кудеяров, посмотревший на Никодима, прослезился и перекрестился несколько раз, с дрожью в голосе сказав: «Спаси тебя Бог! Никодимушка! Пускай лучше я исдохну, а тебя пусть Бог спасет».

Отработав до ночи, Никодим еле-еле дошел до барака. Блатные в этот вечер опять собирались побить его. Бесило их и то обстоятельство, что когда они его избивали, он просил за них прощения у Бога. От их зоркого глаза не ускользало то, как смотрят на них раскулаченные крестьяне. Назревала разборка. Некоторые политзаключенные тоже хотели выступить на стороне крестьян в защиту Никодима, и этот день настал. Вечером один из блатных урок по кличке Седой опять цеплялся к Никодиму: «Ну, че, поп!», и при этом харкнул Никодиму в лицо. Подошел крестьянин Николай Левашов и, не говоря ни слова, ударил Седого в челюсть. Началась ожесточенная драка. Много было ножевых ранений да и разных увечий, но блатные после этого угомонились…

Однажды отца Никодима конвоиры вдруг повезли в близлежащий городок. Оказалось, что жена начальника лагеря попросила мужа, чтобы священник помолился за их больную дочь. Доктора усиленно лечили девочку, но результат был плохой. Тогда кто-то и посоветовал привезти Батюшку. Никодим попросил всех выйти из комнаты и первым делом спросил у девочки, верует ли она в Бога. Та ответила, что не знает. Он же с улыбкой опустил на ее плечики руку и сказал:

- Надо веровать, тогда и поправишься, а сейчас я буду читать молитвы, а ты помогай мне.

- Чем же? – спросила девочка.

- Ты повторяй те же слова, которые я буду говорить.

Девчушечка робко и неумело стала креститься, но с каждым разом у нее выходило все лучше. По молитвам отца Никодима через две недели дочь начальника лагеря совсем исцелилась…

Прошли годы. Закончился тюремный срок, и отец Никодим, выйдя из районного центра, присев на землю, снял свою жалкую обувь, чем-то отдаленно напоминающую шоптаники, решил пройтись по зеленому полотну земли босыми ногами. Чем ближе подходил он к деревне, тем сильнее болело надорванное в лагере сердце. Еще даже не видя своих родных, Никодим не успевал стирать рукавом слезы, текущие непрекращающимся ручьем. Два взрослых сына, Анна и Никодим, обвившись руками и став вновь одним целым, долго и теперь, слава Богу, неразлучно стояли. И не могли досыта наглядеться друг на друга. А на босые отцовы ноги обильно капали слезы печали и радости.

_____________