Журнал "PostKlau"

АНАТОЛИЙ КАЗАКОВ                                                                  

Евдоким

Посвящается великому русскому человеку

 Михаилу Евдокимову.

К вечеру, вволю напившись, Евдоким опять разогнал всю деревню. Силы в нем было немерено. Коня полугодовалого поднимал, да еще и улыбался при этом. Уж тридцать годов было дураку, а все не женат был. Да и девки-то его боялись - под два метра ростом, плечи широченные, руки словно кувалды. А когда, однажды, взвесили его на колхозных весах, то оказалось – аж все сто пятьдесят кило с гаком. Любимая поговорка у Евдокима была таковой: «Удавлю, ежели захочу, и даже не трепыхайся». Хоть и пил Евдоким без меры, а мать свою любил и даже, что уж было совсем удивительно, стеснялся ее. Бывало, придет маманя с работы, уже наслышанная о подвигах сына, а тот пьяный икнет и мягко так скажет:

- Может помочь чего, маманя?

Ну вот это обстоятельство как раз и выводило из себя маманю. Тут уж Мария Петровна давала жару – чего под руки попадет, тем и орудовала, то ухватом огреет сыночка родимого, то кочергой, да и просто поленом березовым по хребтине, родному на веки любимому сыну. Да и то сказать, как было не злиться Марии Петровне на родимца своего? Ведь почти с каженного двора выходили пострадавшие и жаловались ей на него. Евдоким же кулак свой, конечно же, не прикладывал по односельчанам, иначе не с кем и было бы опосля разговаривать. А вот видом своим шибко тиранил земляков, да и ругательства несусветные изрыгались из его уст. Словом, жил мужик Евдоким с мамой своей и маялся от своей силы безмерной да дум не путевых.

          В то утро заморосил дождь, да такой, который по старым приметам неделю может пройти, а может и подоле. Была в аккурат суббота. Многие деревенские уже успели досыта напариться в бане и после, по многовековому укладу русской деревни, решили потешить себя запотевшей бутылочкой самогона. Да и день уже успел подойти к вечеру. А в это самое время у Марии Петровны на душе творилась паника. Но не от того, что сын в очередной раз кого-то обидел…

С утра Евдоким выгреб навоз на скотном дворе, затем сплел кряду три красивых корзины, наказав матери продать их на базаре. Но что уж было совсем невозможно, был он трезв как стеклышко. Зайдя в избу после переколотой им машины дров только и молвил:

- Мам, я в церкву схожу к батюшке.

Мать так и присела на лавку и слезы с глаз прыснули сами собой. Даже батюшка Георгий был немало удивлен, завидев на вечерней службе почти спившегося чудо-богатыря.

Настал час исповеди. Евдоким, опустившись на колени перед древними иконами, божественной книгой и удивленным батюшкой, начал свою исповедь:

- Я, батюшка, пью ведь очень!

Отец Георгий, неприменув, вставил свое слово:

- Да уж знаю, батюшко, это всей деревне ведомо. Замаял ты всех, ей-богу. Зачем намедни Тимоху тракториста тиранил?

Евдоким, опустив свою могучую голову, только и сказал:

- Да я знаю, я виноват. Только не мог я ему не поддать малость. Он ведь свою невесту – Настю обманул! Сделал дело, а жениться не желат!

И виновато посмотрев на батюшку, добавил:

- Ну вот я и не выдержал, поломал его маленько. Меня ведь, батюшка, чего тревожит? Ведь уж тридцать годов мне, хоть и выпиваю, а все одно в колхозе тружусь кузнецом, за меня ведь мою работу никто не делает. А вот девки меня боятся - по причине огромадности моей. А тут что вышло-то – пришла Настя, значит, ко мне в кузню и бает: «Раз ты за меня вступился, значит так тому и быть, если хошь, буду твоей женой.» И вот веришь, отец Георгий, заплакал ведь я тогда, Настасьюшка и вовсе заробела. А как же, ведь такой детина плачет.

Собравшись с мыслями, Евдоким подытожил свою исповедь:

- Я, батюшка, пить больше не желаю, и Настю в жены возьму! Вот чего боюсь я, так это того, что люди опять мамане моей будут всякие скверны выговаривать, а я ведь по совести хочу чтобы все вышло. Вот и рассуди, священник, раз тебе на это Господом воля такая дана.

Деревенский богатырь в этот момент был очень серьезен и его страдальческое лицо не вызывало никаких сомнений в том, что он действительно исповедуется. Потому-то батюшка Георгий, видевший за свою долгую жизнь немало человеческих судеб, и пожелал божьего благословления Евдокиму…

          Много прошло с той поры времени – и колхоз развалился, и власть в стране поменялась, только семя Евдокимово на деревне жило и множилось. Не без препятствиев разных, разумеется, как это всегда и бывает в жизни, но детишки у них с Настасьей были все хорошие - доброты необыкновенной. А в книгах старых бают, что и были русские люди именно таковыми.

1.11.2012

В качестве иллюстрации использованы работа Андрея Рябушкина "Микула Селянинович" 1895 и фото Михаила Евдокимова