Елена Йост

     

                                                                          "Именно из истории каждой семьи складывается история государства!"

                10. КОГДА ПАПА БЫЛ В МОРЕ

Я не помню будней своего раннего детства.  Помню те дни, которые можно было отнести к праздникам.  В такие дни мама наряжала нас в парадно-выходные накрахмаленные и наутюженные платья, сшитые ею, очень часто одинаковые, лишь по размеру разные. Заплетала тугие косички Ире - она была постарше и косички кое-какие в наличии уже имелись. Нагретыми щипцами наводила кудри  и завязывала на макушке бант мне. Ленты у нас всегда были шёлковые, даже тогда, когда уже появились капроновые - не любила мама эти торчащие колом, желтеющие со временем и не желающие разглаживаться в местах узлов ленты из новомодной тогда синтетики.  Шёлковых лент у нас было много, всех цветов и разной ширины. Висели они на перекладинке с внутренней стороны узкой створки шифоньера.  Все эти приготовления означали одно: наступил день получения папиной зарплаты со всеми вытекающими отсюда приятными последствиями в виде покупки обещанных ранее  игрушек - мы никогда не клянчили, но если попросили и мама считала возможной такую покупку, то всегда выполняла обещание это купить, "когда папа пришлёт денежки". Вторым "вытекающим приятным последствием", ставшим ритуальным при наших "выходах в свет",  было катание на водной карусели. Карусель эта находилась на приморском бульваре. Ох, какой у нас в Баку был,  приморский бульвар! Хотя, почему был, ведь он и сейчас есть?! Нас там просто давно нет! Так вот, карусель эта водная находилась в аккурат возле кукольного театра, и было это всё в пяти минутах ходьбы от КАСПАРа - Каспийского морского пароходства, где мама по доверенности получала папину зарплату, когда  сам он был в море.

Изо всех сил стараясь не пуститься вприпрыжку, - мы девицы были послушные, воспитанные, не к лицу таким было в нетерпении скакать в самом центре города на одной ноге - с замиранием сердца подходили к окошечку кассы и - о, счастье, если каруселька как раз стояла в ожидании маленьких пассажиров! - занимали  свободную лодочку в виде какой-нибудь рыбки или лягушки. Кассир нажимал "волшебную" кнопку и...

Мы наслаждались этим скольжением по водной глади бассейна, этой прохладой, веющей с моря, визжали от восторга, если нас осыпало брызгами зелёной, уже зацветшей воды, но... Пять или десять минут этого счастья пролетали, как одно мгновение, каруселька останавливалась, но тут... Мама... отдавала... "запускальщику карусели"...   билетики...  ещё... на две или три поездки!!! Наша добрая, всё понимающая мама!..

Когда папа был в море, а рейсы тогда были долгие, иногда по два-три месяца, вся наша жизнь была одним длинным ожиданием  прихода  папиного судна в бакинский порт. Никогда это не было в тягость, и, несмотря на отсутствие, папа, благодаря маме, незримо всегда присутствовал в нашей повседневной жизни. Ни одна конфетка, ни одна шоколадка у нас в семье никогда не съедалась кем-то втихаря или в одиночку - всё делилось на четыре части поровну и папина "доля"  дожидалась его, припрятанная в шкафу или холодильнике. Все эти кусочки, завёрнутые в конфетные и шоколадные обёртки,  торжественно извлекались на свет божий и презентовлись, как только папа возвращался домой!

Никогда мама ничего не решала своей властью в одиночку: нужно посоветоваться с папой! Конечно, повзрослев, мы понимали, что это была только проформа, но, несмотря на вынужденное фактическое своё главенство в семье, мама смогла привить нам убеждённость и неоспоримость главенствующего положения именно папы, как бы долго он ни отсутствовал и насколько непродолжительным ни было бы его появление дома.

Когда на нашей улице уже поставили телефонную будку, раз в несколько дней мама звонила в справочную пароходства, чтобы быть в курсе перемещений и возможного прихода папы из рейса. Все маршруты нам были известны и мы уже знали, из какого каспийского порта судно непременно должно было вернуться в Баку. К таким дням мама всегда готовила что-то особенное, все папины рубашки и брюки висели, отглаженные, в шкафу, носки были при необходимости отштопаны. Ну, естесственно, было, чего и выпить по рюмашечке.

Помню, на письменном столе в одной из пустых чернильниц  мраморного чернильного прибора с белым медведем всегда был запас "двушек" для телефона-автомата, и, повзрослев,  мы с Ирой  тоже бегали к заветному углу, чтобы позвонить в справочную службу пароходства по номеру, который помню до сих пор: 3-08-68.

                   11. СЧАСТЛИВОЕ СЛОВО

Папа нечасто бывал дома. Когда он был в море, жизнь шла своим чередом в режиме ожидания. Ожидания, когда он сойдёт на берег. И это были будни. Но когда, наконец, ЭТО наступало, это были праздники, имевшие своё конкретное название.

Был опять ночной приход. Само собой, ждать, когда придёт папа, мама не позволяла - утром в школу, а прийти папа мог и под утро, ведь автобус-развозку могли и не дать. Но даже за закрытой дверью спальни я, полусонная, слышала всё-таки стук в дверь - три удара с небольшим интервалом - и, заплетаясь в ночной рубашке, босиком выскакивала в прихожку, чтобы повиснуть, хотя бы на минуточку, у папы на шее.

Утром, проснувшись по будильнику, быстренько позавтракав - война войной, обед по расписанию, пусть школа хоть сгорит! - я неслать в "храм знаний", поскольку директриса уже разорялась в матюгальник-мегафон, пытаясь выстроить классы рядами. Шесть уроков пролетали быстро - школа никогда не была мне в тягость: и я, и старшая сестра были "энтузиастками школьного дела" и пропустить занятия могли только в самом крайнем случае. Нам повезло, школа была через дорогу от нашего дома, поэтому, чтобы опоздать на урок,нужно было здорово постараться. Обратный же путь всегда был затяжным: пока с подружками, нога за ногу, зайдёшь по пути в хлебный, пока распрощаешься... Иногда, прибежав домой, я, как ни странно, обнаруживала папу.

Ур-р-ра-а-а-а! Папа сошёл на берег!  ПАПА ВЗЯЛ КУЛЬТДНИ ! Что означало это загадочное непонятное слово, я узнала намного позже, а тогда...Тогда оно звучало для меня сказочной музыкой, ведь было  синонимом слова "счастье".

Как долго предстояло жить в состоянии счастья, зависело от количества этих самых культдней. Особо "продуктивным" счастье было, если культдни совпадали с каникулами, ведь в этом случае оно, это счастье, не ограничивалось выходными днями.

Программа, в общем-то, всегда была известна и одинакова, иногда с небольшими экспромтами, и заключалась в планомерном посещении зоомагазина, зала непрерывного показа мультфильмов в кинотеатре "Знание", где папа умудрялся непременно и незаметно заснуть, но так же, вдруг, проснуться в "нужном месте" и заразительно, по-детски расхохотаться, глядя на пузатого волка из "Ну погоди!" в цветастых трусах. Помимо всех этих прелестей в программу могло быть включено посещение магазинчика для филателистов, что был возле кинотеатра "Вятан", и тира напротив непостроенного ещё тогда Дворца имени Ленина.

Что интересно, осознанно я помню папу именно с этого периода, когда мне было уже лет двенадцать-тринадцать. Папу из моего более раннего возраста я помню эпизодически - сказалось редкое папино присутствие дома из-за длительных рейсов - папа был старшим механиком на танкере  в Каспийском пароходстве или КАСПАРЕ, как его ещё называли ( и это тоже долгое время было непонятным и каким-то особенно важным словом для меня).

Иногда бывали и особые "выходы в свет", как то: посещение выставки "Природа и фантазия" или нанесение визита папиному другу дяде Абраму, что жил в Крепости, как раз там, где в фильме "Бриллиантовая рука" в кадре появляется осёл. А как-то раз мы ходили даже на выставку собак! Вот где было настоящее счастье!

И такая львиная доля счастья  доставалась мне одной, поскольку у старшей сестры были уже совсем другие интересы.

А ещё были семейные выходы в Молоканский сад "по сосиски". Звучит смешно, но те кто застал это время - меня поймут.

Дело в том, что одно время сосиски были огромным дефицитом и, дабы получить больше"навару", все они какими-то особыми путями попадали во всякого рода забегаловки. В Молоканском садике - это его неофициальное название, а "в миру" он назывался "Сад 9-ого января" - было очень приличное, очень подходящее для летних семейных посещений кафе, где подавали горячие сосиски и такой же горячий, с пылу, с жару, чурек. А горчица там была!!!... "Крышу" сносило! Вот туда-то мы и ходили иногда всем семейством.

Но были эти "культдни", увы, непродолжительными. Или мне казалось так, потому что хотелось, чтобы счастье это - ПАПА ДОМА! - длилось как можно дольше?.. Наступал день, когда, в очередной приход судна в порт, папа должен был опять, с туго набитым всякими вкусностями небольшим саквояжем, неспеша поднявшись по трапу, ступить с причала на борт. Мама в таких случаях отпрашивалась на несколько часов с работы и мы, внешне весёлые, но очень грустные в душе, шли провожать папу.

Наступал момент, когда отдавали швартовы и судно отчаливало. Папа в это время должен был находиться в машинном отделении, но мы терпеливо ждали, когда, прогудев прощально,  эта, казавшаяся мне тогда огромной, посудина брала курс в открытое море.

Вот тогда на корме появлялся папа ( наверное, поэтому я всегда больше любила корму, чем нос )! Он не махал нам. Он просто стоял, опираясь на леера и смотрел на нас. А мы оставались ждать. Ждать очередного прихода. И КУЛЬТДНЕЙ!

Оказалось, что слово "культдни" расшифровывалось очень просто - культурные дни, и представляли собой самые обыкновенные отгулы  за выходные дни, проведённые в рейсах. Но слово "отгулы" не говорило мне ни о чём. А вот "культдни"!.. Культдни - это счастье!

                   12. МУЗЫКА

Когда Ира ( 15.01.1952 ) перешла во второй класс, её отдали в музыкальную школу обучаться игре на фортепиано. Дома пианино у нас тогда не было, и, чтобы Ира могла подготовиться к очередному музыкальному  уроку, мама, заручившись разрешением школьного начальства,  по вечерам водила её в музыкальную школу, когда там уже заканчивались все занятия  и оставались только технички. Иногда она брала меня с собой, но чаще я оставалась дома одна, запертая мамой на ключ. Ранней осенью это не доставляло мне никаких неприятностей - у девочки пяти лет была масса своих дел, которыми можно было заняться в мамино с Ирой отсутствие. Но ближе к зиме, когда день заканчивался так быстро и резко, как-будто кто-то взял и, просто-напросто, нажал тумблер выключателя, оставаться пяти-шестилетней девчонке дома одной было жутковато. Обычно это случалось, когда была плохая погода,  ветер - а какие ветры в Баку, знают все, кто там бывал хотя бы однажды! - и дождь.  В такие "оставленные" вечера время тянулось бесконечно. Я, взобравшись коленками на стул,  прижавшись лбом к стеклу кухонного окна, вглядывалась в темноту и замирала от страха:  ветер  порывами швырял в стёкла, будто пригоршнями, крупный дождь, раскачивал ветки тутовника, который летом заляпывал сочными приторными ягодами не только тротуар, но и наружный кухонный подоконник... Но самым ужасным были крики младенцев! Это я потом, много позже узнала, что были это никакие не младенцы, а... гуляющие сами по себе коты, для которых тогда, по-моему, круглый год был один нескончаемо длинный март.  Тогда же я была свято уверена, что это кричали чьи-то брошенные дети. Так как пианино в Баку тех лет купить было практически невозможно, муки мои продолжались, наверное, года два, после чего папа взял отпуск и поехал в Белоруссию, производившую тогда прекрасные, одноимённые с республикой фортепиано.

Я до сих пор помню, как во двор въехал грузовик, на котором стояли два здоровенных,  из неоструганных досок ящика: одно пианино было для нас с Ирой, второе - для соседей сверху, Мельниковых, которые попросили папу купить инструмент и для их сына Жени.  У нас началась новая эра - эра пианино!

Доступ к его чёрному глянцевому телу строго контролировался на предмет чистых рук мамой - а вдруг, о ужас,  на пальце чернильное пятно?!

Ко времени моего поступления в первый класс общеобразовательной школы было твёрдо решено, что, помимо параллельного со школой посещения хореографической студии, я буду учиться и в музыкальной школе. Решение этого вопроса не стали откладывать в долгий ящик, и в последнюю перед началом учёбы в школе весну я успешно прошла вступительное собеседование в музыкальной школе № 15. Естественно, по решению мамы с папой и я должна была учиться игре на фортепиано, но моя душа рвалась к скрипке, все мои помыслы были лишь о том, как я, играя на скрипке под аккомпанемент фортепиано Иры, шмякну её, сестру мою старшую, смычком по макушке за фальшиво взятую ноту. Смешно? Конечно! Но мне же было всего семь лет, а Ира никуда не хотела брать меня с собой - разве не важное основание для таких музыкально-карательных мер с моей стороны?!

Так началась моя учёба в музыкальной школе, которую я, учась, в общем-то, с удовольствием, и окончила. И училась бы дальше - было такое желание, даже мечта, - если бы не обстоятельства, о которых писать, думаю, ни к чему - больно уж тривиально всё это, невесело и долго.

Да, люблю фортепиано, но... нет-нет да и сожмётся душа, защемит в сердечке при звуках оставшейся на всю жизнь любимой скрипки.

                13. ДНИ РОЖДЕНИЯ

Так сложилось, что мой и мамин дни рождения отмечались всегда только в семейном кругу. Дни рождения папы и Иры отмечались "публично". Папин, так как он бывал дома редко, отмечался  с приглашёнными гостями, друзьями и сослуживцами по "круглым" юбилеям. Дни рождения Иры отмечались регулярно с друзьями и подружками  класса, наверное, с восьмого: Ира была комсомольской активисткой не только в классе и школе, но и в районе, и жизнь вела бурную, в отличие от меня. К тому же так уж выпало, что мой день рождения приходился на весенние каникулы и потому проходил незамеченным в классных и школьных кругах. Но даже без толпы приглашённых друзей-подружек, без шумных компаний день рождения всегда был ДНЁМ РОЖДЕНИЯ!

Едва продрав глаза ото сна, именинник попадал в атмосферу особой заботы и внимания. Ему можно было всё: ничего не делать по хозяйству, капризничать, с любопытством заглядывать в холодильник - а что там есть вкусненького по случаю дня рождения?.. Подарки, вроде бы и не обговаривались заранее, но задолго до "дня Ч"  брались на заметку все желания, предпочтения и нужды, и для "новорождённого", как бы он ни ожидал получить желаемое, подарки всегда были сюрпризом. Конечно, за свою долгую жизнь я получила много подарков, в основном от моих родных, много было дней рождения, но помнятся больше всего три из этой череды ежегодных одариваний сюрпризами.

Я просыпаюсь. Комнаты залиты ярким солнечным светом - 27 марта в Баку, по-моему, всегда был солнечным днём. Ещё бы, ведь это МОЙ день рождения! Как могло быть иначе?! Из кухни доносятся приглушённые голоса - мама утихомиривает Иру: именинник может дрыхнуть, пока пузыри не полезут из известного места, нужно вести себя тише!

Выйдя из спальни в большую комнату ( она так у нас и называлась - большая комната, а спальня - маленькая комната ), я, ошарашенная, останавливаюсь, как вкопанная.  Или как в столбняке... Это как вам больше нравится. Возможны, как говорится, варианты. И как тут не остолбенеть?! Большой квадратный стол, накрытый новёхонькой жёлтенькой скатертью с мережкой, - скатерть эта на всю жизнь осталась моей любимой, и, хоть и ветхая до неприличия, жива до сих пор! -  а на столе, в высокой витой голубой вазе, жёлтые, с оранжевой,  обрамлённой мелкой рюшечкой серединкой-граммофончиком,  крупные цветы  невиданной мною до того дня красоты, источающие нежнейший аромат!  Рядом с вазой - овальное резное, зелёного то ли хрусталя, то ли стекла блюдо, -  и оно живо до сих пор у Иры в Эри, в США! - а на нём горочкой ромбики чего-то печёного, золотистого и очень вкусно пахнущего. Лимонный пирог!

Но на этом сюрпризы не кончились! На столе, прислонённое к вазе с цветами, сидело чудо-чудное - лохматая обезьянка-шимпанзе, продукт игрушечной промышленности ужасно "заграничной" тогда ГДР ( Германская Демократическая Республика ). Обезьянку-шимпанзе нарекли Мэри, но  иногда, любя, называли её Читой. Она стала моей любимой игрушкой.

Это был мой пятый день рождения. Именно с этого дня появилось осознание дня рождения как праздника с подарками и сюрпризами, праздника, когда именно ты - пуп Земли, центр Вселенной и гвоздь программы в одном лице.

Как я уже написала, жёлтенькая скатерть с мережкой и зелёное блюдо живы до сих пор. Жива и голубая ваза! Лимонный пирог стал моей кулинарной "фишкой", а Мэри, с погрызенным то ли мышками, то ли молью фетровым носом, с неоднократно ремонтированными руками-ногами, лежит у меня в коробке вместе с моряком-Андрюшкой, подаренным мне бабушкой Валей годом позже. Невиданной красоты цветами были ставшие позже банальными трубчатые нарциссы.

Вторым знаменательным для меня днём рождения стало моё восьмилетие, если можно так выразиться.

Папа был в тот период на берегу. То ли судно на ремонте было, то ли папу на курсы повышения квалификации отправили - не знаю. Собственно, причины присутствия папы дома были мне, как это сейчас говорится, параллельны.  Или фиолетовы. Наверное, фиолетовы - мне это определение нравится больше, хотя фиолетовый - не из любимых мною цветов. Был у папы друг. Вернее, друг есть и сейчас - папы уже нет. Дядя Алик. Альберт Михайлович Приступа. Что интересно, папа был на пятнадцать лет старше дяди Алика, но это не мешало им быть друзьями, несмотря на диаметрально противоположную по судовым мерка профессиональную деятельность: папа был старшим механиком, а дядя Алик, или Алюля, как его называли мама с папой, был штурманом, одним из помощников капитана. 

Значит всё-таки судно было на ремонте - не могли на курсах повышения квалификации одновременно быть штурман и механик! Ну так вот. Дядя Алик был молодым, бесшабашным, ужасно остроумным и эрудированным. Мы все любили его.

В то время моей мечтой был аквариум, и наступивший день рождения давал мне все основания надеяться, что это жгучее желание, наконец- то, исполнится, т.к. дядя Алик пообещал мне подарить этот самый аквариум. В центр поехали втроём: я, папа и дядя Алик. Но если два моряка на берегу, то как они могут, находясь в центре города, в непосредственной близости от своего незабвенного, горячо любимого и одновременно ненавистного КАСПАРа ( Каспийского морского пароходства )... Ну никак не могут они туда не зайти! Я не знаю, чем, как и кто занимал или отвлекал меня, но по своей детскости я даже не заметила, что папа и дядя Алик где-то с кем-то в этом самом КАСПАРе уже отметили встречу. В зоомагазине мы все были уже в приподнятом настроении: я по причине дня рождения и наступления  момента "сбычи мечт", а папа с дядей Аликом по причине посещения КАСПАРа. Корече, АКВАРИУМ И РЫБКИ БЫЛИ КУПЛЕНЫ! Всё остальное не имело для меня никакого значения. Было лишь одно желание: скорее попасть домой и заняться всей этой живностью. Но не тут-то было! Как говорится, гулять, так гулять! Дядя Алик пошёл, что говорится, "в разнос": помимо аквариума и сопутствующих ему прибамбасов он решил, почему-то, подарить мне люстру! С какого такого перепугу именно люстру - не знаю, но, наверное,  потому, что зоомагазин находился неподалёку от магазина "Свет", располагавшегося на Торговой, как называли её в народе, улице. Люстра была ультрамодной: огромная, на три рожка, молочного стекла "тарелка", расписанная по краю каким-то жёлтеньким орнаментом.  Все бы ничего, но... вскоре после покупки люстры, тут же, на улице, дядя Алик грохнул эту самую пресловутую "тарелку"!  Ничуть не смутившись, дядя Алик заходит в магазин "Свет" и покупает вторую точно такую же люстру: широкая душа, деньги - это мелочи жизни, мусор! Нужно было видеть лица продавщиц в этот момент.

Вся эта история с люстрой  никаким боком меня не взволновала ведь меня ждал МОЙ аквариум и МОИ рыбки - что мне какая-то там разбитая люстра!

Что было по возвращении домой, как прошёл остаток моего дня рождения - я уже и не помню. Зато всё наше семейство очень хорошо помнит и рассказывает до сих пор уже нашим отпрыскам историю с пробуждением дяди Алика после моего дня рождения, а именно то, как дядя Алик, проснувшись утром, нашарив свои брюки, как попало валявшиеся на стуле, потянул за штанины, а из кармана вывалилась монетка. Дядя Алик наклонился....

- Тоже деньги! - сказал дядя Алик и убрал в карман.... ОДНУ КОПЕЙКУ.

К сожалению, радость от получения столь желанного аквариума, очень скоро сменилась огорчением и слезами: рыбки стали безжалостно дохнуть, что было неудивительно, т.к. опыта по ведению "рыбного хозяйства" не было не только у меня-восьмилетней, но и у моей мамы - папе заниматься всем этим было некогда и были ль у него какие-то знания в этой области, не знаю.

Рыбки плавали на поверхности кверху пузами, а я, заливаясь горючими слезами, причитала:

- Ры-ы-ыбочки, мо-о-ои-и-и хоро-о-ошенькие-е! Ну почему же вы у-у-умерли-и-и???

Глядя на всю эту трагедию, мама, как могла, упокаивала меня.  Добрая мудрая моя мама нашла выход, нашла способ меня успокоить:

- Леночка, доченька, не плачь, моя хорошая! А мы сейчас давай спустим этих мёртвых рыбок в туалет, они попадут там в воду, а оттуда по трубам - в море или океан, и оживут!

Ох, как легко было меня, дурёху, обмануть! Слёзы моментом высохли, в глазах - радость и надежда на рыбье воскрешение...

- Правда? Они оживут? Давай же скорее смоем их в туалет!

Это был мой восьмой день рождения. Второй из запомнившихся особо.

Мне двадцать один год. За накрытым столом мама, папа, Ира, Сергей - первый муж Иры, и кто-то ещё, несколько человек, но кто именно - не помню. Наверное, была ещё моя лучшая школьная подруга Мила Чернушенко ( сейчас она уже 36 лет как Кочубей ), свекровь и свёкр Иры и, по-моему, папин товарищ Петер. Петер - это прозвище, "в миру" он был Владимиром Петровичем Поддубняком, вторым механиком у папы и его заместителем во время отсутствия на судне.

На тот момент жгучим желанием моим были золотые серёжки. Уши у меня были непроколоты, но желание от этого не становилось менее жгучим.

Застолье только-только разгорелось, когда папа встал, засунул руку глубоко в карман брюк - у него это получалось как-то особенно, игриво и интригующе. Таким же, каким-то особенным, только ему присущим движением он извлёк из кармана руку, зажатую в кулак.

- Дай руку, - велел он мне.

Я протянула ладошку.

- Ты хотела серёжки- колечки?  "Колечек" не было, купил вот эти.

На моей ладони лежала маленькая коробочка из ювелирного магазина. Я открыла. Там лежали серёжки необыкновенной, как мне тогда показалсь, красоты!

- Дай-ка и мне посмотреть, - попросила сидевшая рядом со мной Ира, - Можно примерить?

- Не надевай! - вдруг как-то резко сказал папа.

Ира, смутившись, посмотрела на серьги в коробочке.

- Очень красивые! - сказала она растерянно.

У Иры к тому времени уши уже были проколоты и она благополучно носила тоненькие большие "цыганские" кольца.

- Ирочка, доченька, я в этом году на твоё двадцатипятилетие тебе ничего не подарил... - продолжил папа после некоторой заминки - Держи!

Папа театральным жестом залез в другой карман брюк, вытащил зажатую в кулак руку, взял за руку Иру и... вложил в её ладошку точно такую же, как у меня, коробочку. С точно такими же серёжками!

- Только, доченька, извини, они чуть-чуть дешевле ведь сегодня день рождения у Лены, поэтому ей дороже.

Я взглянула на ярлычок, привязанный к серёжкам. Да, серьги были дешевле моих... на целый...РУБЛЬ.

История с серьгами Иры имела грустное продолжение. Когда мы все оказались беженцами в Саратове, Иру обворовала её знакомая, унеся всё золото. Конечно, все мы долго горевали по этому поводу, но однажды... Однажды, зайдя в саратовский "Детский мир", в ювелирном отделе ( довольно странный для "детского мира" отдел! ) мы увидели точно такие же, какими были украденные серьги! Денег при себе не было. И не при себе тоже не было. Да и стоили они недёшево по тогдашним меркам.  Не зная ещё, где и как мы добудем деньги, попросили продавщицу отложить нашу "находку" до завтра.  Примчавшись домой, мы выскребли все "сусеки" с нашими личными заначками. Это не были деньги утаённые от мамы и папы, когда мы жили, практически, одним кошельком. Это были деньги, припрятанные каждой из нас на "чёрный день" для нас всех. На следующее утро мы примчлись в магазин к его открытию. Продавщица, увидев нас, удивилась:

- Честно говоря, не думала, что придёте - время-то не для покупок серёжек, выжить бы.

Возвратившись домой, Ира надела обновку и предстала перед папой. Папа, папа! Как его не хватает! Добрейший, наивнейший и бесхитростнейший человек!

- Ой, доченька, серёжки нашлись?! Милиция нашла?!

Мы не оставили его в наивном заблуждении на счёт нашей доблестной милиции и рассказали всё как на духу.

Сейчас, часто разговаривая с Ирой по СКАЙПу, мы часто вспоминаем и историю дарения этих серёг, и историю с их похищением. Но с особой радостью говорим о "возвращении" этих серёг, о том, что, несмотря на вторичность, удалось таким образом сохранить папин подарок. Много позже у Иры сложилось вот такое стихотворение, которое я считаю лучшим из всего, написанного ею:

Серёжка в ухе медленно качнулась,

Когда мне ветер волосы сдувал с лица.

И снова, вспомнив о тебе, я улыбнулась...

Кусочек золота на память от отца...

           Продолжение следует...