4. МАМА-ПАПА

Как познакомились мама с папой, точно не знаю, но по воспоминаниям рассказов мамы это произошло, когда она приехала к тёте Гале ( 22.05.1922 - 19.01.2000 ) , её единственной сестре, в отпуск в Баку, где к тому времени тётя Галя жила с мужем-бакинцем. Дело в том, что тётя Галя, её муж дядя Боря ( 17.02.1926 - 06.01.1997 ) и мой папа учились вместе в Батумском мореходном техникуме и были лучшими друзьями. По распределению после окончания техникума попали в Баку, откуда был родом дядя Боря. Тётя Галя с дядей Борей вскоре после выпуска поженились и моя мама приехала к ним в гости, где и произошло судьбоносное для нашей семьи знакомство наших будущих родителей.

Мама часто и с удовольствием рассказывала всякие интересные истории времён папиных ухаживаний, но, увы, очень мало, что сохранилось в памяти, и именно тот факт, что эти важные для нашего семейства истории потеряны или имеют перспективу стать таковыми в дальнейшем, и побудил к написанию этих строк.

Как-то раз, прогуливаясь при очередном свидании по городу, маме ужасно захотелось пить. А дело было поздней осенью и тот, кто имеет понятие о бакинском климате, знает, какая ветренная и промозглая погода бывает в это время года в Баку. Увидев замаячившую невдалеке тележку с газированной водой, мама чуть было не произнесла:

- Боря, давай попьём? Я так хочу пить!..

Папа тоже узрел эту тележку, но его привлекла небольшая очередь "жаждущих" и он, знобливо передёрнув плечами, в недоумении воскликнул:

- И какой идиот в такую погоду пьёт???...

Вопрос был риторический, но жажду у мамы как рукой сняло.

Мама, судя по всей её дальнейшей жизни, штучкой была довольно капризной и вопрос о том, как-таки, папе, такому мягкому и, в общем-то, нерешительному, удалось окрутить маму, до сих пор не снимается с обсуждения в разговорах с сестрой.

Как и все влюблённые, мама с папой иногда ссорились, потом мирились, причём одна ссора была судьбоносной, так как примирение могло и не состояться, если бы маме не хватило мудрости признать свою неправоту. Что там произошло - мы с сестрой уже и не помним, забылись мамины рассказы, но до сих пор в маминой шкатулке хранится телеграмма, присланная папой прямо с моря к очередной годовщине их женитьбы . Текст телеграммы напоминает шифровку: "Светик, вспомни 1 января 1949 года и ромовую бабку!" (думаю, что в телеграмме папа ошибся с годом - это, очевидно, был уже новый 1950 год ). Что там произошло с этой ромовой "бабКой" - мы не знаем, но именно ей мы благодарны своим появлением на свет, так как именно после этой ссоры папа сделал маме предложение, и было это 11 февраля 1950-ого года. День этот отмечался в нашей семье с таким же почётом как и 3 марта того же приснопамятного 1950 года - день бракосочетания наших родителей. С этим событием связано воспоминание  ещё об одной истории.

Всем молодожёнам по закону полагалось то ли два, то ли три дня отпуска. Получил этот отпуск и папа. Как же быстро летит время у влюблённых, когда расставание даже на несколько часов - трагедия жизни! Пролетели и эти "медовые" дни. Естессно, свежеиспечённому мужу ох как не хотелось отрываться от молодой жены, но... Каких только чудес изобретательности не проявляют влюблённые! Папа, для того, чтобы не уходить в море, натравил на себя знакомую дворовую собаку. Та его "благополучно" покусала, чего именно и добивался наш героический молодожён. Несмотря на стопроцентную уверенность в полном здравии псины, папа мужественно согласился на прививки против бешенства, а их нужно было сделать немалое количество, для чего был выдан больничный лист. Ура, ура! Цель была достигнута и папа ещё на некоторое время остался на берегу, с мамой.

                5. МАЛЕНЬКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ                                      

Как, оказывается, непросто собрать вместе всю ту информацию, которая, подобно золотому песку, "намыта" из пустой породы разговоров и переписки с родными, из их обрывочных воспоминаний, из воспоминаний своей жизни, полузабытых рассказов обеих бабуль, всевозможных тётушек, родителей!.. Словно лучом стробоскопа из памяти выхватываются отдельные фразы, образы, чувства и впечатления, которые, оставшись когда-то незамеченными,  именно сейчас, или, как говорится в многочисленных пьесах, на склоне жизни, приобретают особую окраску, особую огранку и - как результат всей этой переработки - особую ценность. Как вплести тоненькие разномастные обрывки ниточек-воспоминаний в одно, пусть и небольшое полотно?!.. А может, ну его, это цельное полото? Може быть, лучше создать нечто, похожее на витраж, состоящий из кусочков разноцветного стекла, скреплённых металлическими "прожилками"? Каждый при желании сможет посмотреть сквозь стёклышко своего любимого цвета и...

В общем, решено: ВИТРАЖ!

                6. ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ

Кроме "головокружительного" падения из кровати в младенческом возрасте, в памяти, увы, ничего больше не осело. Как-то более или менее осознанно я помню себя уже только лет с трёх. Себя и маму - больше никого. Причём, воспоминания эти даже не столько визуальные, сколько на уровне чувств и ощущений, хотя и отдельные "покадровые" образы всплывают где-то очень глубоко, порой и неуловимо, не поддаваясь фиксации или описанию. Одно из воспоминаний, причём, не как факт, а как состояние - мама укладывает меня спать. Мне, наверное, года два с половиной-три. Мама, сидя в изножии кровати, - чтобы не продавливалась металлическая сетка - держит меня на руках. Я "присосалась" к бутылке с  манной кашей - кашу из бутылки я ела перед сном лет до трёх, ничего вкуснее этой каши припомнить не получается, и любовь к "манке" осталась на всю жизнь.

Не помню ни того, как мама выглядела, ни подробностей обстановки на тот момент - только вкус каши, мамин голос, напевающий "Сон приходит на порог", и то блаженное состояние, какого больше не бывало никогда в жизни.

Старшую сестру и папу в тот период я ещё не помню: весь мир на тот момент - это мама и я.

По рассказам мамы я с раннего детства была очень аккуратной девочкой, и где-то, на каком-то очень глубинном уровне памяти отложилось видение: я складываю друг с другом два чулка (!), лифик, к которому эти чулки пристёгивались резинками на пуговках... А, вот ещё один осколочек "витража"! Я  в спальне намываю под стулом пол... носовым платком - "какой помощник у Папы Карло"!..

Решение выйти замуж пришло ко мне тоже очень рано и очень сразу. Я твёрдо решила сочетаться браком со своим двоюродным братом. Мне было чуть больше трёх. Вадик  ( 18.09.1950 ) - так зовут двоюродного брата, сына маминой сестры и моей тёти Гали - был на шесть лет старше,  и о моих матримониальных планах не имел ни малейшего представления. А я твердила всем, что выйду замуж только за Вадика, потому что он нёс меня "на горбушке", когда мы все двоюродные - я с Ирой и он, Вадик, со своим старшим братом Борей ( 03.08. 1947 ) - бегали босиком по раскалённому жарким августовским бакинским солнцем асфальту к столовке, где старик-азербайджанец с большущей, плетёной из соломы сумкой, сидя на крыльце, торговал варёной кукурузой. Мои маленькие, с ещё нежной неочерствевшей кожей ступни ну никак не были готовы к такой экзекуции, как беготня босиком по горячей сковороде, с которой только и можно было сравнить раскалённый асфальт. Старший брат, Боря, нести меня наотрез отказался, - пусть идёт сама! - а вот Вадик - пожалел, чем влюбил меня в себя сразу и на всю жизнь, хотя теперь, конечно, эта любовь носит совсем иной характер. Но тогда...Тогда я была свято уверена, что замуж выйду только за Вадика. Что интересно, с Борисом именно с того похода за варёной кукурузой тёплые отношения у меня так и не сложились.

Уже сейчас, по прошествии более, чем пятидесяти лет, бороздя просторы интернета, я поняла,  что, оказывается, на своей шкуре испытала всю опасность исторически знаменитого Карибского кризиса, и именно сейчас, заглянув в соответствующий раздел Википедии для более точного освещения событий  тех дней в своём повествовании, у меня от понимания всей серьезности тогдашней политической ситуации по спине целый муравейник "мурашков" пробежал.

Было мне тогда в аккурат шесть  с половиной лет, но я помню, как мама, одев нас потеплее, собрала небольшую хозяйственную сумку с какими-то то ли вещами, то ли продуктами... Было уже, очевидно, довольно прохладно, потому что в память врезалось, что я в пальтишке, сшитом мамой из соштукованных кусочков тёмно-синего драпа, и застёгиваю большие двухслойные кремово-синие пуговицы. Иру в упор не помню! Как объясняла нам мама, ожидается землетрясение, и в случае его начала мы должны были бежать в бомбоубежище, которое было совсем рядом с нашим домом, напротив стоящего по-соседству общежития. Это только сейчас я задумалась: какое бомбоубежище при землетрясении, да и можно ли было спрогнозировать землетрясение, тем более тогда, более пятидесяти лет назад?! А ещё задаюсь вопросом, знала ли мама, о каком "землетрясении"  шла речь? Скорее всего, нет, не знала. Больше того, так и не узнала,  не догадалась сопоставить ставшие известными о Карибском кризисе факты  с воспоминаниями о той тревожной ночи. Что говорить о маме, если  даже я,  более "продвинутая"    в современном мире, только недавно догадалась, к чему мы должны были быть подготовлены той ночью!

Карибский кризис 22-26 октября 1962 года!

                7.  ТРИ КОПЕЙКИ

Хотя эти воспоминания можно тоже отнести к первым впечатлениям,  выделю их в отдельную главу, ибо потрясение от описываемого случая было сильнее, чем неизвестный мне тогда исторический Карибский кризис.  А дело было так.

Я всё в том же 5-ти - 6-тилетнем возрасте.  За окном наша нехолодная бакинская осень, но я уже в пальто и в вязаной  шапке...  Мама в кухне занимается своими делами, являюсь я, вся такая радостная, возбуждённая. Ещё бы! Счастье такое привалило: я нашла  аж...  целых.... три....копейки!!!...

- Мама! Мама! Я деньги нашла!  - с радостным воплем врываюсь я в кухню. - Аж целых три копейки!

Все ровесники, наверное, помнят, что за три копейки можно было купить не просто стакан газировки, а стакан газировки с сиропом!

- И где же ты их нашла? - спокойно, не проявляя,  по непонятным мне причинам, соответствующего событию энтузиазма, спросила мама.

- Да во дворе! Там, у тутовника! - рассказывала я восторженно.

- Ну что, прямо так и лежали эти твои три копейки? - допытывалась мама.  Что-то, видно, не понравилось ей в моём рассказе. То ли уверенность была напускной, то ли глаза бегали... Не знаю! Голос мамин был спокойным. Убийственно спокойным!  Это не предвещало ничего хорошего, но откуда мне тогда это было знать?!

- Что-то я хожу, хожу каждый день и через двор,  и по улице, но у меня, почему-то, никакие деньги не находятся! Разве это не странно? - гнула свою линию мама.

- Ну у тебя не находятся, а у меня нашлись! - не сдавалась я ни в какую.

Допрос с пристрастием длился долго. Мама не сердилась, не кричала, но своего добилась, я  "раскололась".

- Да это Жорка казарянский потерял, а я нашла! -  поведала я.

- Если ты знала, что потерял Жорка казарянский, то почему же ты не отдала эти деньги ему сразу,  когда нашла?! - не унималась мама. - Это уже называется не нашла, а украла!

Я уже рыдала, обливаясь горючими слезами, не зная, куда деваться от стыда: меня объявили воровкой!

- Мамочка, я не воровка! Я верну эти деньги! Я пойду и положу их на то место, где я их нашла! - всхлипывая, пыталась реабилитироваться я.  Но не тут-то было!

- Нет, это не называется "вернуть деньги", - продолжала воспитательную пытку мама, - это называется "подбросить деньги"!  Не нужно было их брать! Раз ты знала, что их потерял Жорик, нужно было сразу же ему их отдать! Вот теперь ты это и сделаешь, но не просто отдашь, а извинишься перед ним за то, что позволила взять себе эти три копейки!

Я уже билась в истерике, представляя весь ужас  от похода к Жорику домой. Видя, что я уже просто в полуобморочном состоянии, мама нашла способ смягчить свой приговор, усилив при этом воспитательное воздействие всей ситуации. Моя мудрая добрая мама!

- Хорошо, мы пойдём с тобой вместе. Пусть и мне будет стыдно, если я так тебя плохо воспитала !

И мы вместе отправились к Жорику.

Размазывая сопли и слёзы, я, сгорая от стыда ещё и потому, что моя мама должна была разделить со мной этот срам, постучала в соседскую дверь, и, заикаясь попросив прощения, отдала свою злосчастную "находку"  её истинному владельцу.

Этот урок сослужил мне добрую службу, когда мне, уже самой ставшей мамой, пришлось решать подобную проблему с моими детьми.

                8. И СНОВА О ПАПЕ

Всё чаще и чаще думая о папе, поражаюсь тому, как он, 14-летний щупленький мальчишка, практически ребёнок, сумел один из Котельнича, что в Кировской области, добраться до Батуми, сдать экзамены в мореходный техникум, поступить и выучиться на механика??? Как же рано взрослели наши родители! Сейчас, когда моей дочери 25, сыну почти 24, я считаю их ещё совсем детьми, названиваю почти ежедневно, особенно дочери, учащейся в Хайдельберге, и не представляю их в подобной ситуации.

Папа, в ту пору до такой степени блондин, что все друзья-приятели называли его не иначе как Борька-Седой, уехал в Батуми, что было, практически, на краю света от тогдашнего Котельнича. Он часто рассказывал о том, как непросто и голодно жилось курсанту мореходки, как из обуви имел только рабочие грубые ботинки, у которых вместо шнурков были тоненькие полоски такой же грубой как и у ботинок кожи. Как растёр этими сыромятными шнурками-ремешками ногу, отчего нога эта загноилась до такой степени, что началась уже гангрена и встал вопрос об ампутации... От перспективы стать безногим инвалидом спасла то ли уборщица общежития, то ли ещё кто-то - я уже и не помню в подробностях рассказ папы... Цена вопроса была - килограмм сливочного масла. Нет, это была не плата за лечение, а сырьё для приготовления по народному рецепту какой-то чудодейственной мази. Друзья папы, сами вечно голодные, растущие ещё мальчишки, скинулись, как папа всегда говорил в таких случаях, "по паре копеек", раздобыли где-то этот спасительный килограмм сливочного масла. Добрая тётка наварила какой-то мази, намазала и предупредила, что дёргать гноящуюся гангренозную ногу будет очень сильно, но что нужно терпеть. Папа, по жизни человек очень терпеливый ещё, наверное, с детства, и не предполагал, до какой степени сильно будет дёргать ногу! Рассказывая это всё с округлившимися от эмоций глазами, сам удивлялся, как он не упал с кровати: "За спинку держался!" - живописал он ситуацию.

Нога была спасена и быстро стала заживать, чему невероятно удивились врачи - они-то уже "приговорили" папу к инвалидности!

Годы учёбы в батумской мореходке совпали с началом и первыми годами Великой Отечественной войны. Конечно, все или почти все мальчишки рвались на фронт! Сначала их не брали - возрастом не вышли, потом, позже - берегли их как резерв, использовали как рабочую силу на судоремонтных заводах. В Батуми для ремонта и восстановления приводили на буксире искорёженные бомбёжками суда, иногда они приходили ещё своим ходом. Времени на то, чтобы перед ремонтом остудить судовые котлы, не было, на зачистку этих ещё неостывших котлов посылали мальчишек-курсантов. Работа была адова, но была война, и каждый вносил свою посильную ( и даже непосильную! ) лепту в дело приближения Победы и разгрома ненавистного врага.

По окончании мореходного техникума папа был направлен в Баку, в Каспийское пароходство. Много позже, когда папа уже вышел на пенсию после более, чем 40-летней работы в качестве судового механика, - а был он старшим механиком нефтеналивного танкера, последним его судном был танкер "Большевик Караев", - у него развилась катаракта. После обследования в офтальмологическом центре Святослава Фёдорова, врачи сказали, что катаракта у него термическая . После расспросов о жизни и роде деятельности папы, они пришли к выводу, что заболевание глаз - "эхо" войны, последствие его работы по зачистке раскалённых судовых котлов.

Это была маленькая страничка из жизни папы в годы войны.

                9. НЕМНОГО О МАМЕ

После войны мама поступила в Ленинградский финансово-экономический институт, но организм, ослабленный военным недоеданием, никак не хотел привыкать к сырому и неласковому климату северной столицы. Мама стала часто простужаться, болеть, лёгкие были слабые, и врачи посоветовали ей оставить институт и уехать из Ленинграда. В противном случае она вполне могла заболеть туберкулёзом, заболеванием жестоким, в те времена трудно поддающимся лечению или совсем неизлечимым. Хотя, глядя сейчас на фотографии мамы ленинградского периода, с трудом можно было представить, что эта улыбчивая и, опять же, судя по фотографиям, довольно сбитая девушка имела столь хлипкое здоровье.

Оставив институт, мама покинула так полюбившийся ей Ленинград и через какое-то время поехала в Баку, к своей сестре. Выше я писала уже, что именно там, в Баку, познакомились наши с сестрой родители.

Часто, думая о маме, задаюсь вопросом, было ли что-то, чего бы моя мама не умела.

Она умела прекрасно паять, т.к. уже в Баку окончила техникум и получила диплом по специальности техник КИП ( контрольно измерительных приборов ). Имея на руках нас, двух ещё довольно маленьких дочерей, она окончила курсы кройки и шитья, причём, шила она так хорошо, что сшитые ею для нас платья принимали за фирменные, привезённые откуда-то с запада. Помню, когда я-двадцатилетняя, поехала с соседкой Жанной в Ленинград, меня на Невском проспекте остановила расфуфыренная, в крупных бусах и серьгах, напоминающих кремлёвские люстры, дама и, обойдя меня вокруг, беспардонно рассматривая, как новогоднюю ёлку, спросила:

- Девушка, это на вас финское платье?

Тогда, в середине семидесятых, писком моды были всевозможные кримплены, финлены, трикотины... А производили это всё фины, и финское платье - это было... ну очень круто!

- Да нет, это платье мне мама сшила, - ответила я, стушевавшись от напора дамы.

- Невероятно! А ваша мама принимает заказы на пошив? - с надеждой в голосе спросила эта тётя-мотя.

- Да нет, она не шьёт чужим, по заказу. Да мы и живём не в Ленинграде.

- Какая жалость! Какая жалость! - покачала головой, сокрушаясь, дама.

Мы с сестрой часто, разговаривая по СКАЙПу, обсуждаем детали маминого гардероба тех лет, то, что мы общими усилиями вспоминаем. Все её платья... То шерстяное цвета "бордо" с синим атласным галстучком и юбкой-гофре, которое она делала сама, то из нежного маркизета с рисунком, напоминающим то ли сирень, то ли цветы "иудина дерева". Это платье было украшено оборочками на плечах, и платьев таких мама сшила два: себе и бабушке, своей маме.

Мама всегда очень элегантно одевалась и папа иногда не без удовольствия рассказывал небольшой случай из времён начала шестидесятых годов.

Тогда судно, на котором работал папа, стояло в доке судоремонтного завода и папа был на берегу, что случалось очень нечасто в жизни мамы с папой. Условились, что встретятся по окончании папиного рабочего дня, чтобы поехать в центр то ли по делам каким-то, то ли просто прогуляться, коли выпала такая радость - побыть вдвоём. Мама тогда не работала, занималась нашим воспитанием и пошла опять работать, когда я перешла уже в пятый класс. Папа ожидал маму у проходной завода в компании коллеги. Вдруг тот мужчина говорит:

- Посмотри, какая красивая элегантная женщина идёт!...

Папа оглянулся и не без гордости сказал:

- А это моя жена.

Мама тогда была в сшитом ею самой то ли из поплина, то ли из сатина ансамбле, состоявшем из зауженного в коленях платья с подрезами и сборочками на бёдрах и расклешённого жакета с рукавом в три четверти и большим белым шёлковым воротником, завязывавшимся бантом. Весь воротник был выстрочен ровными параллельными толстыми строчками, повторявшими форму воротника и создававшими иллюзию не просто шёлка, а шёлкового то ли пике, то ли репса...

У меня так и стоит перед глазами образ мамы в этом недорогом, скорее всего, но выглядевшем шикарно ансамбле в стиле Жаклин Кеннеди! Только, думаю, Джеки явно уступала нашей маме. Мама была очень красива!

Какие летние костюмы шила в те времена мама для папы!... Отстрочка шириной в миллиметр не сбивалась нигде по бортам пиджака! Это была мастерская работа.

Кроме того, что мама умела великолепно шить и хорошо паять, она умела подбить нам задники туфель, зашить на них распоровшиеся швы. Наша бедная мама!.. Будучи почти всегда без мужчины в доме из-за специфики папиной профессии, ей самой приходилось таскать мешками картошку и лук, раскладывая всё это в ларях подвала, когда делала запасы на зиму. А какие ёлки она нам ставила!!! В то время в нашем южном городе купить ёлку к новому году было практически невозможно, но она, обежав неоднократно все возможные точки, торгующие ёлками, умудрялась "урвать" две-три палки с несколькими веточками, которые, связанные умелыми мамиными руками, превращались в пушистую ёлку. Если ветки располагались не достаточно равномерно, то она высверливала в стволах этих ёлок-палок дырочки, куда плотно загоняла дополнительные ветки. 

Покупка ёлочных украшений была ежегодным ритуалом. Каких только игрушек у нас не было! И всевозможные выдутые из стекла чайнички и самовары, и огромные шары всех цветов и фасонов!... Особенно любимы нами были китайские игрушки: сделанные из стеклянных блестящих бусин паучки, стрекозы, фонарики и просто какие-то висюльки ... Ящик с ёлочными игрушками хранился в подвале, и я, уже довольно большая, лет 13-14-ти девчонка, во время летних каникул любила устраивать что-то вроде ревизии всех этих сокровищ, настолько хотелось повторения новогоднего чуда.

В то время, в начале и середине шестидесятых годов, мы с Ирой посещали хореографическую студию, и каждый год все новогодние ёлочные представления во Дворце культуры НБНЗ ( Новый бакинский нефтеперерабатывающий завод ) давались силами участников этой студии. Какие это были ёлки! Ко всем выступлениям маме нужно было шить для нас костюмы. Несмотря на то, что я была в этой студии не только самая маленькая, но и самая младшая, я почти всегда была солисткой и выступала в главных ролях всех представлений. То я была Снегурочкой, то самым главным маленьким гномом, на изготовление бороды которому маме пришлось расплетать кусок толстой пеньковой верёвки, то "заводной куклой"... И всегда у нас с Ирой были лучшие костюмы, сшитые руками нашей мамы! Недавно в социальных сетях нашлась одна из бывших участниц той студии и тех представлений Татьяна Букина, теперь уже не худенькая высокая девочка, а солидная стройная дама. После нескольких коротких первых сообщений с объяснением того, кто она, первым её восклицанием было:

- Помню, Леночка, тебя хорошо, и твою маму-мастерицу!

Расписывая мамины таланты и способности, я уже и не упоминаю здесь о том, как она превосходно готовила и пекла, с какой фантазией могла накрыть праздничный стол. Уж чего-чего, а фантазии и выдумки ей было не занимать!

Короче говоря, что бы ни делала мама, она делала это превосходно!

              Продолжение следует...