(Член Союза писателей России)
Фраер. Часть 6 
В тот день Алик
с круглыми глазами влетел в секцию, вытянул из ботинка выкидной нож, бросил его
мне.
-Прибери. Меня
менты в ШИЗО пакуют. Клок, сука докладную написал.
Только я успел
спрятать выкидуху в матрас, зашёл Вася Мент. Увёл Алика в надзорку.
Вечером, чеченцы
оттянули Клока в сторону, спросили.- Где Алик? Что случилось?
Клок сделал
большие глаза, стал клясться мамой, что ничего не знает.
«Если ты сейчас
промолчишь,то считай, что тебя уже нет»- пронеслось в моей голове.
Я поднялся
с кровати и крикнул:
-Это же ты сука
кумовская, Алика сдал!
Вокруг нас
образовалась плотная тишина.
Клок сорвался с
места. Выбежал в коридор. Через несколько минут в секцию зашли шныри, несколько
бригадиров.
Кто
то ударил меня в лицо. Я
упал, и прежде чем успел подняться, меня начали бить ногами. Я уткнулся лицом в ещё мокрый пол. Удары приходились на тело, руками я
успевал лишь закрывать голову. Запомнились пудовые зэковские ботинки с тупыми носами. Я был
уверен, это Клок. Он все время норовил пнуть меня по голове.
Потом,
уже через много лет после освобождения я читал
воспоминания Вадима Туманова, много лет отсидевшего на Колыме и ставшего
первым советским миллионером. Он писал о
том, что и сам каким то образом за мгновенье до удара
даже через ватник или бушлат безошибочно чувствовал, куда он придется,
Подтверждаю, так и есть.
Уворачиваясь
от ударов я крутился как уж, боясь, что уже не встану.
Никто,
ни мужики, ни блатные не вмешивался.
Чеченцы
тоже стояли в стороне, зыркали по сторонам. Что- то гырчали по своему.
Я
чувствовал себя беспомощно и мерзко.
Лицо было разбито, зубы покрошены,
болели рёбра.
Клок
улыбался.
-Ой
! Что это с тобой? Упал?- Спрашивал
он с притворным испугом.
Во
рту у меня скопилась кровь. Я сплюнул на
пол.
-Ладно,–
сказал я и вышел из барака.
Рядом
с Виталиком сидели Миша Колобок и незнакомый чернявый парень, баюкающий руку,
со скукоженными пальцами. На нём была
чёрная футболка с вырезом на груди. Из
выреза выглядывал белый алюминиевый крестик.
Ребята
собирались чифирить. Над закопчённой
кружкой поднималась жёлтая пенная шапка.
Колобок
перелил чай.
-Кто
тебя?- спросил Виталик.
-Козлы.-
Ответил я- Клок и шныри.
Чернявый
протянул мне кружку.-Ну давай сейчас чифирнём и сходим.
Я
спросил кивая на руку.
-Не
помешает?
Виталик
засмеялся.
-Ни
в коей мере. Женя работает ногами примерно также, как ты кулаками. Женя покажь!
Парень
усмехнулся, скинул с ноги ботинок и совершенно не напрягаясь почесал большим
пальцем ноги у себя за ухом.
Я
уважительно кивнул головой.
-Да-ааа!
Мастерство не пропьёшь.
Чифирнуть
мне не дали. Через несколько минут минут в коридоре раздался топот сапог.
Вася-
мент поманил меня пальцем. - Пошли. ШИЗО по тебе плачет!
Предупредил.
-Шаг вправо, шаг влево – считается побег. Бью дубиналом. Больно! Без
предупреждения!
Виталик
сунул мне в карман спичечный коробок. Буркнул:
-Там
мойка. Аккуратней!
*
*
*
ШИЗО-
это штрафной изолятор. Тюрьма в тюрьме, которая всегда заполнена непослушными
осужденными. Кича. Кандей.
Некоторые
из сидельцев проводят здесь большую часть срока, приобретая интеллигентную
бледность кожи и туберкулез.
Переступив
порог я огляделся. Осматривать особенно было нечего. Слева и справа нары, из толстых замызганных досок,
пристёгнутые к стене
железной цепью.У двери параша. У окна – железный стол и две табуретки, прикованные к полу.
ШИзо - тюрьма в тюрьме
Я
кручу между пальцами спичечный коробок. Мне удалось спрятать его на шмоне. Под
наклеенной этикеткой там спрятана половинка безопасного лезвия. Им можно в
течение секунды вскрыть себе вены или располосовать чью- нибудь морду.
Учитывая, что отрядным козлам я не глянулся, исключать такое развитие событий
было нельзя.
Поздняя осень.
По стеклу за решёткой стекают косые капли дождя.
Ночью в
камере холодно.
Штрафной изолятор специально строили
так, чтобы нём всегда было холодно и сыро. Кругом бетон, пол, стены. Строили
на совесть, цемента не жалели. Бетон хранит в себе холод и боль.
Нечем
накрыться, нечего подстелить. Все теплое из одежды, отобрали перед тем, как посадить
в изолятор.
Одиночество,
перемешанное с кромешной тишиной, добавляет холода. Он напитал эти полы, ржавые
решетки на окнах так, что сочится из каждого угла серых
морщинистых
стен.
Я
просыпался среди ночи от ужаса и холода. Светила луна. В разбитое окно шёл холод.
Я мечтал о
закруточке табака и замутке чаю. Но ещё больше мне хотелось разбить табуретку
на башке Клока, а потом долго, долго пинать его в лицо. До тех пор, пока оно не
превратится в кусок окровавленного мяса.
Чтобы
согреться я отжимался и прыгал по камере. Пел - мычал сквозь зубы:
Утро сизое.
Бревна склизлые.
В ледяной воде
Не до лебедя,
табачок сырой.
И дымит запал,
С телогреек пар
В небо тянется.
Кто останется,
Тот не встанет в строй.
Холода штыков
Да баланды ковш,
Журавлиный крик
Да телеги скрип -
По стеклу гвоздём.
Сном ржаной сухарь,
В перекурах хмарь.
Это заставляло мою кровь бежать быстрее по венам, она
ударяла в голову, и я кружил, кружил по камере наматывая бесконечные ночные
километры.
Потом рассвет несмело заглядывает в пыльное зарешеченное оконце.
Раздаётся стук во все двери:
-Подъем! Подъем! Строиться на
проверку.
Клацанье
отворяемого засова. Скрип двери.
-
Осужденный, встать! Доклад!
Сиплю,
выдавливая из себя хрип:
-Осужденный...фамилия...статья...срок.
После
проверки начинается тщательный осмотр камеры. Контролёры большими деревянными
молотками выстукивают стены, нары, пол, решетку на окне - не подпилены ли
прутья, нет ли подкопа, не готовится ли нападение на администрацию или ли
побег.
Пристёгивают
к стене нары.
Когда-то
то я слышал фразу- «Длинный, как голодный день». Сутки в ШИЗО были удивительной
длины. Минуты тянулись как часы, часы как сутки. Они были томительны, страшны
своей никчемностью. Ни
книг, ни газет, ни писем, нет даже домино. Два раза в день проверка, до и после обеда получасовая
прогулка по голому дворику с бетонным полом, обнесённым колючей проволокой. Во время проверки
контролёры не торопятся: считают заключенных в
каждой камере, пересчитывают, сверяются с числом, поставленным на доске.
Те
события не забылись до сих пор. Помню,
как мечтал вырвать Клоку кадык.
-Бля
буду!– коротко клялся я сам себе.
Как
могло быть иначе? Тогда я был не такой добряк, как сейчас.
Именно
этому меня учила моя тогдашняя жизнь.
* *
*
Первый изолятор для арестанта – это как, посвящение
в орден
Тамплиеров. В преступном
мире изолятор символизирует борьбу с произволом администрации.
Одна из главных традиций преступного мира, это встреча
человека после изолятора.
Встречают
как правило близкие люди. Перво наперво
ведут в баню, потом накрывают стол, варят чифир, стараются найти новый костюм,
бельё.
Но меня никто не
встречал.
Я зашёл в
секцию. Алик с чеченцами сидел за складным столиком, они что- то ели.
Увидев меня,
поднялся с места, подошёл ко мне. Мы обнялись. Я достал из матраса спрятанный
нож, отдал его владельцу.
Алик, что-то
спросил у своих, тронул меня за рукав.
-Садись Лёша с
нами. Покушай, что Аллах дал.
Я вежливо
отказался. Упал на кровать.
Поспать мне не
дали. Минут через десять раздался крик шныря:
-Выходи
строиться!
Мы строимся. Спрашиваю,
что случилось.
Оказывается,
что из сидора Верзилова в каптёрке пропали сигареты и чай, вынесенные им со свиданки.
Было
понятно, что сигареты и чай подрезал кто-то из тех, кто имеет вход в каптёрку,
то есть приближённых завхоза. Зная это другой бы зэк промолчал и спокойно жил
дальше.
Но
Верзилов возмутился.
Собрав близких мужиков, он обрисовал им ситуацию и предложил гасить отрядных козлов, скрысивших, заработанное
непосильным трудом.
Кто
то настучал об этом завхозу.
По коридору
важно расхаживал Гиря. На его плечи был небрежно наброшен щегольский лепень.
Завхоз или старший дневальный, в зоне это фигура. Правая рука начальника
отряда. От него много зависит.
Он распределяет
спальные места, может помочь избежать наказания за нарушение или снять ранее
наложенное взыскание. Может помочь с условно- досрочным освобождением. Или
наоборот постараться создать тебе душняк.
Сильная личность
заставит считаться с собой как ментов, так и блатных. Если у завхоза есть
людское, тогда мужикам жить легче. Если он блядина или гад, тогда от него надо
откупаться подарками с посылок и передач,
деньгами, чаем, сигаретами.
Либо валить его
всевозможными способами. В переносном- сдавать ментам, чтобы сняли. Или в
самом, что ни на есть настоящем, резать и раскручиваться на новый срок.
Гиря
- гад. Фамилия- Гирелевский. Гиря- это
погоняло.
Он
высокий, холёный, несмотря на лагерь. Из бывших блатных, получтвший десятку за
бандитизм.
Есть в нём какая-то подчеркнутая дерзость, презрение к
окружающим.
Гиря
медленно обходил строй, вглядываясь в лица. На некоторых задерживал взгляд, по другим скользил, не удосуживая вниманием.
Кто-
то опускал глаза, кто-то во второй шеренге прятался за спину. Взгляд завхоза,
цепкий, настороженный говорил: «Я на вас всех положил...».
-Ну-уу!?-
С протяжным выдохом спросил Гиря. - Кто хотел меня бить! Вот он я. Здесь...
Остановился
напротив Камыша.- Ты?
Камыш
испуганно отпрянул- Нет, Игорь. Ты чего!
Перевёл
глаза на стоящего за спиной Камыша Верзилова- Может быть, ты?
Верзилов,
что-то забормотал.
-Или
ты? Гиря поочередно обращался к стоящим впереди, а они опускали глаза, молчали, отводили взгляд в
сторону, пятились назад.
Взгляд
завхоза упёрся в меня.- Ты?
«Если ты сейчас
уступишь...» Проклятая поговорка!
Какой
то бес снова толкнул меня в ребро.
-Я
не знаю ваших козлячьих делов!- Сказал я, задыхаясь от ненависти- Но если бы
вас начали гасить, я бы первый штыранул тебя и твоих шнырей!
Завхоз
остановился, приподнял домиком брови.
-За
что?
-За
беспредел! Это твои козлы били меня толпой! Я уходил в побег и меня калечили
мусора. Вот и выходит, что вы хуже мусоров.
Гиря
посмотрел по сторонам. Крикнул:
-Клок!..
Ко мне.
Топая
ногами, как конь прибежал Клок. Тихим задушевным голосом спросил:
-Игорь, звал?
Завхоз
мотнул головой.
-У
меня в каптёрке под столом лежит брус. Тащи его сюда.
Клок
убежал, через минуту прибежал обратно. Преданно смотрел завхозу в глаза. В
руках была увесистая метровая палка.
Гиря
мотнул головой в мою сторону.
-Отдай...Ему!
Я
взял брусок в руки.
-Клок
поступил как гад. Бей!
Подчиниться
и ударить по приказу завхоза означало автоматически перейти на сторону козлов,
помогать лагерному начальству. То же самое, что работать на запретке, или в
БУРе.
Я
поднял палку, бросил ему под ноги.
-Нет!
-Жаль,
-сказал Гиря. Ко мне пойдёшь? Мне нужны духовые.
-Нет!-
опять повторил я.
Завхоз посмотрел как на ненормального. Но все же он
мне улыбнулся. Улыбки таких субъектов обычно не предвещают ничего хорошего. В
них столько же людского, как и в оскале крокодила.
*
*
*
На следующее
утро записавшись в специальной книге у дневального и сделав скорбное лицо я
пошел в санчасть. Пошел, хотя лагерные
старожилы говорили мне, что это бесполезно. В санчасти нет лекарств, нет
обследования, нет настоящего осмотра.
Освобождение от работы могут дать лишь тогда, если есть высокая температура.
В принципе так и
оказалось.
Санчасть находилась в отдельно стоящем здании, попасть
в которое можно было только пройдя через вахту, мимо окна ДПНК. Вывод зэков на
прием к врачу тоже являлся режимным мероприятием и осуществлялся организованно.
Строем.
Я подошёл к
дверям санчасти. Пожилой, похожий на сморщенный гриб осужденный с повязкой на
рукаве, сидел на табуретке с обратной стороны решётки.
-Курить есть?– спросил он.
Я подал ему
несколько помятых сигарет.
Он открыл засов.
Я оказался за решеткой в узком коридоре.
Там толпилось с
десяток зэков. Было чисто и прохладно. Белые стены увешаны агитационными плакатами типа - «Мойте руки перед едой». На окнах висели белые марлевые
занавески. Стоял успокаивающий запах лекарств.
Я поздоровался –
мне не ответили.
Проходящий по
коридору офицер в халате бросил шнырю:
-Приёма не
будет. Гони всех в шею. Я устал. -«Aliis inserviendo consumor».
Это был
начальник санчасти майор Степанов.
Я уже слышал,
что выпив, он всегда выражался на латыни- «Служа другим расточаю себя».
-Ну да!- Сказал
я- «Aquila non captat
muscas,- орел не ловит мух".
-Минутку, минутку, - остановил меня майор, - откуда у вас латынь?
- Есть многое на
свете, друг Горацио, что и не
снилось нашим мудрецам.
Майор обернулся
к санитару, двинул бровями:
-Этого, ко мне!
Copyright PostKlau © 2014
|