Журнал "PostKlau"

Пётр Алешкин

                           Старая дева и ловелас(I)


Как всегда, после застолья, после многочисленных и замысловатых тостов за именинницу Таню, хозяйку дома, после танцев, во время которых больше не танцевали, а дурачились, мужчины вышли на лестничную площадку покурить, а женщины остались убирать и носить из кухни горячие блюда. Именинница приготовила утку, фаршированную сливами. Андрей, почувствовав запах, кивнул с улыбкой на дверь:
— Утка — на столе!
Мужчин было четверо. Все они, как и пять женщин, гулявших с ними, были одногодки, одноклассники. В этом году по очереди отмечали каждому тридцатипятилетие. Разговор шел о политике, хотя никто из них ею не занимался, шел вяло, без особой страсти, которая всегда вспыхивает, когда в компании оказываются люди с разными взглядами. Поэтому после замечания Андрея об утке мужчины легко переключились на другую тему.
— Да-а, уточка у Танюши всегда хороша! — чмокнул губами Сева, предчувствуя, как здорово пойдет она с коньячком. Он любил поесть, из-за этого был полноват, с розовым лицом. Разгоряченный танцами и вином Сева все время вытирал платком пот с широкого лба и больших залысин, несмотря на то, что на лестничной площадке было холодно. Лампочка тускло освещала заиндевевшее окно внизу и узкую полоску снега, тянувшуюся по бетонному полу от щели в раме.
— Помните, как Оленька попыталась так же утку приготовить, а она у нее вся расползлась? — не удержался Олег, муж Тани. Ему была приятна похвала друзей.
— Раз я видел Оленьку совершенно голенькой! — пропел Андрей. Он сидел на перилах, свесив ноги, и улыбался в усы. Чувствовал он себя легко, приятно. Ничто не обременяло. Дома его никто не ждал. Андрей был единственный холостой мужчина среди четверых друзей, точнее, не холостой, а дважды разведенный.
— Сомневаюсь я, чтоб кто-нибудь ее видел голенькой! — хохотнул Сева.
— Вы заметили: она не стареет, а год от году хорошеет, — сказал Олег.
— А что ей стареть? Забот нет: за детьми ухаживать — беспокоиться не надо, из-за любовников волнений никаких! Живи себе... — подхватил четвертый, Вадим, самый молчаливый из них. — Все бабы ей завидуют!
— Ну да! — усмехнулся Андрей. — Вряд ли захочет какая так жить: тридцать пять лет, а она не знает, что такое мужик в кровати!
— А мне в это не верится, — сказал Сева.
— А ты проверь! — посоветовал с усмешкой Андрей. И они заговорили об Оленьке, стали вспоминать смешные случаи из ее жизни, жизни старой девы. Говорили добродушно, без ехидства и насмешки.
Оленька в школе была прилежна, тиха и незаметна. Ни дурнушкой, ни красавицей не слыла. По характеру была добра, всегда выручала всех. Но парни знали, что она не любит заигрываний. Была слишком серьезна. Легкомысленных и веселых девчат, с кем можно было приятно провести время, хватало, и к ней со временем все стали относиться как к хорошему приятелю. Оленька, естественно, с красным дипломом окончила педагогический институт, защитила диссертацию и работала теперь старшим научным сотрудником в Институте языкознания. Ребята не стеснялись перехватить у нее десятку до получки, девчата неизменно приглашали свидетельницей на свои свадьбы. Потом она крестила у них детей и, конечно, как крестная мать, всегда сидела с ними, когда родителям нужно было куда-нибудь отлучиться на денек-другой. Дети ее любили, и, как ни странно для старой девы, она их тоже любила. В последнее время, уезжая в отпуск, друзья начали оставлять у нее своих собак. Знали: возражать Оленька не будет.
Вадим рассказал, как Оленька отказалась от выгодного варианта при обмене квартиры лишь из-за того, что хозяин хорошей квартиры погладил ее по заднице. Вышел скандал. Хозяин не смог убедить Оленьку, что смахнул комара. Был март.
— Я однажды, когда Дениску привез к ней, — признался Олег, — чтоб она посидела с ним субботу, без всякой задней мысли, просто комплимент хотел сделать, приобнял ее за плечи и говорю: «Какая ты ладная с годами становишься!» Она так повернулась ко мне, так зубами щелкнула!.. Я думал: нос отсобачит! Полчаса извинялся, объяснял, что обнял по-дружески...
Андрей громко захохотал, и все повернулись к нему.
— Скажешь, бывал у нее, да? — быстро спросил Олег не без скрытого ехидства.
— Нет, врать не буду, не буду...
— Ну, если Андрей не бывал, то все мои сомнения побоку! — засмеялся Сева.
— Он же хвастается, что нет бабы, которая бы ему не отдалась после двух часов знакомства, — поддел Олег Андрея, обращаясь к Севе.
— Я и сейчас так считаю, — уверенно ответил Андрей, покачивая ногой.
Он еще в школе прослыл ловеласом. Был худощав, высок ростом и очень походил на известного актера Леонида Филатова. Андрей отпустил такие же усы, стал подражать актеру, принял манеру держаться невозмутимо-иронически, даже с учителями. Впрочем, такая манера соответствовала его легкой, поверхностной натуре. Если добавить к этому, что он был неглуп, незлобив и нежаден, начитан, был интересным собеседником, то успех его у женщин станет понятен. Сходился он с ними легко, как, впрочем, и расходился, без скандалов и больших переживаний с обеих сторон. Дважды был женат, и оба раза недолго. Молодые его жены быстро убеждались, что любовником иметь такого человека неплохо, но мужем — одни слезы! Хорошие отношения с женами сохранились у него до сих пор, хотя обе они были замужем, и мужья их не в пример ему были семьянинами. Андрей, посмеиваясь, говорил им при встречах, что это он, мол, научил их выбирать мужей. Несмотря на то, что обе были довольны своими мужьями, они не отказывались от встреч с ним, когда он звонил...
Работал Андрей раньше ведущим конструктором в одном военном КБ, готовился защищать диссертацию, но в девяносто первом бросил все, стал «челноком». Летал в Китай за пуховиками, в Турцию за кожаными куртками, в Грецию за шубами, в Таиланд, в Египет, в Арабские Эмираты... Деньги были — на судьбу не жаловался!
Олег и другие приятели, привязанные к семьям, немножко завидовали его легкой жизни, его приключениям в дальних странах, подсмеивались, подшучивали над его частыми посещениями кожно-венерологического диспансера.
— Нет, — возразил Сева Андрею, — есть такие твердокаменные... Легче кремлевскую стену головой пробить!
— Не спорьте напрасно: я лучше знаю! — самоуверенно стоял на своем Андрей. — Главное — с первой минуты верный тон взять...
— Скажешь, у тебя проколов не было? — усмехнулся Олег.
— Были, — не стал врать Андрей, — но не из-за того, что недоступные попадались... Торопился, фальшивил... Контакт терялся, и ни времени, ни смысла не было тратить силы, налаживать: не хочешь — гуляй!
— А Оленька?.. И таких немало, — сказал Сева.
— Да, Оленьку тебе взять слабо! — снова подзадорил его Олег. — Крепость не по зубам!
— Скажешь, крепость! — усмехнулся Андрей. Самолюбие его было задето. — Избенка на бугорке!
— Бронебойная избенка! — засмеялся Сева, снова вытирая пот со лба. — Избенка, а взять ты ее не сможешь! Слабо!
— Спорим? Сегодня же возьму! — Андрей быстро протянул руку.
— Давай! — схватил ее Олег. — Только как мы узнаем... Тебе соврать — недорого взять!.. Хочешь, я уговорю Татьяну подпоить ее и оставить у нас ночевать? И ты тоже оставайся... Спальня в вашем распоряжении... Слабо?
— Годится!
— Только не насиловать, — предупредил Олег.
— Это не в моих правилах!
Сева разбил их руки, и они, посмеиваясь, пошли в квартиру.
— Севчик, ты почему на мороз в одной сорочке? Да еще потный!..
— Не беспокойся, Оленька, во мне слой жира на два пальца. Не проморозишь!
— Давайте, девочки, поскорее, выпить хочется, весь хмель на морозе вышел...

Все снова уселись за стол, снова начались тосты, говор, шутки, пьяный смех. Андрей искоса через стол следил за Оленькой, как она пьет, как без конца подливает ей Таня (значит, Олег уговорил ее), смотрел на ее лицо словно впервые. Удивлялся тому, что у нее почти нет морщин, чуточку сеточкой обозначились в уголках глаз. Тон кожи на щеках ровный, смугловатый, с чуть пробивающимся от хмеля румянцем. Зеленоватые глаза вспыхивают, отражают блеск люстры над столом, когда она мельком взглядывает на него. Сидела она рядом с именинницей на диване, и трудно было поверить, что они ровесницы. «Хороша она как! — с удивлением подумал Андрей и тут же усмехнулся над собой: — Хмель, дружок, да похоть любую овцу красавицей сделают!»
Вспомнилось вдруг, как лет десять назад между женитьбами, привыкший к легким победам, попытался он соблазнить Оленьку. Дело было у нее в квартире. Тогда он не сомневался в успехе: атмосфера была соответствующая. Они посидели на кухне, выпили, чувствовали себя легко, непринужденно. Все для него шло к тому. И момент выбрал удачно: захотелось послушать Брамса, и они пошли в комнату. Он по пути подхватил ее на руки. Оленька оказалась легкой. Опустил на диван и стал быстро целовать в щеки, в губы. Оленька не отбивалась, не отворачивалась, не пыталась освободиться, произнесла только просто и бесстрастно:
— Встань, ничего не получится...
— Почему? — прошептал он, прекратив целовать и глядя в ее чуть потемневшие глаза. Но не поднялся.
— Встань, встань! Не порть вечер, — все так же бесстрастно повторила она, даже не делая попытки выбраться из-под него, словно была уверена, что он сам освободит ее из своих объятий.
И он подчинился, поднялся, помог ей за руку встать на ноги, но, стоя, быстро притянул к себе, обнял и поцеловал в щеку. Оленька в ответ только усмехнулась, проговорила:
— Значит, ты давненько не слушал Брамса? Сейчас поставлю...
Слушали музыку они потом около часа, разговаривали о том о сем, как ни в чем не бывало. Помнится, когда он шел от нее домой, вспоминал ее чуть потемневшие зеленые глаза, бесстрастный голос и удивлялся ее спокойствию, тому, что он так легко подчинился ей, не попытался уломать. Странно! Но вместе с тем чувствовал тогда себя легко, весело, и запомнил этот вечер, как один из самых хороших в своей жизни.
Вспомнив тот вечер, свои ощущения после него, Андрей подумал с сожалением: «Зачем я поспорил с Олегом? Зачем мне это надо?.. Из-за глупого самолюбия?». Ведь ясно, если он добьется своего, то нарушит этим все течение Оленькиной жизни! Для него шутка, игра, почти гимнастическое упражнение, а для нее... Глупо! Отказаться? Встать и уйти сейчас?.. Нет, не годится! Так он покажет ребятам, что струсил, что все его амурные победы — блеф, хвастовство пустое.
Он снова и снова взглядывал на Оленьку, видел, как розовеют ее щеки по мере того, как пустеет очередная рюмка.
— Ну что, попрыгаем? — предложил Сева, и все стали подниматься, отодвигать стулья.
Музыка громко била в уши. Танцевали, кричали, прыгали кто как мог. Танцевать Андрей умел. Приятно было смотреть, как легко и изящно извивается его тело, как ловко двигаются ноги. Танцуя, он держался на расстоянии от Оленьки, но ни на минуту не выпускал ее из виду. Наблюдал, как она все медленнее и медленнее двигается в танце, по-том вяло упала на стул, но тут же встала и подошла к Тане. «Неужели уедет домой? Нельзя ее одну в таком состоянии отпускать!» — ужаснулся он и, продолжая танцевать продвинулся к двери, чтобы видеть, что делается в коридоре. Таня с Оленькой скрылись в спальне. «Отлично!»
Таня вернулась, сказала весело, с добродушным удивлением:
— Отрубилась наша Оленька! Не подрассчитала, видно!
— И нам пора! — прекратили танец девчата. — Мужья давно уж на часы поглядывают... Рычать будут. Пора!
— На посошок!
— Это святое!
Андрей брякнулся на диван, притворяясь пьяным, и потянулся к бутылке.
— Может, тебе хватит?
— Не, — пьяно повел рукой Андрей. — На посошок... 
Налил водки в фужер, граммов сто, выпил и вяло откинулся на диван, безвольно вытирая губы платком.
— Во дает... И этот хорош...
Рука его с платком обмякла и упала на диван. Голова отвалилась на плечо.
— Его некому ждать, у нас заночует. Не впервой! 
«Молодец Олег, не подводит»!
— Нечего ему тут делать! Севчик на такси отвезет...— голоса девчат.
«Вот сучки! Почуяли! Теперь все от Татьяны зависит!».
— Мы в комнате Дениски заночуем, а он здесь, на диване!
«Молодец, Танечка!».
Он слышал, как одевались в коридоре, прощались. Хлопнула дверь. Тишина, мягкие шаги, усталый голос Тани:
— Завтра с утречка уберем со стола... Оленька поможет... Андрею надо постелить...
— Андрей! — затряс его за плечо Олег. — Иди, умойся! А мы тебе здесь постелим!
— Счас... Счас... — поднялся он с помощью Олега. — Я сам... — И пошел, петляя, в коридор, в ванную. Ударился по пути о косяк двери.
В ванной стал разглядывать в зеркале свое худощавое лицо, разгладил усы. Пьяным сильно он себя не чувствовал, за столом пил мало, чуть пригубливал. Прополоскал рот, умылся тщательно: долго поливал лицо холодной водой, чувствуя, как гулко бьется сердце. Усмехнулся, засмеялся над собой. «Плюнуть, выйти, сказать: еду домой! — мелькнула мысль. — Нет, надо доводить до конца!»
Вернулся, диван застелен. В комнате никого. Из детской выглянула Таня:
— Ложись! Спокойной ночи... Свет выключи, не забудь.
— Гуд найт! — вяло улыбнулся, махнул ей рукой и прикрыл дверь.
Снял пиджак, повесил аккуратно на спинку стула, галстук туда же. Расстегнул верхнюю пуговицу сорочки и оглядел разгромленный стол. «Выпить, что ли, еще?.. Не надо!».
Он дернул за шнур, выключил свет, подошел к окну и стал смотреть, как вдали проносятся по темной дороге автомобили с горящими фарами, ползет троллейбус, как беспрерывно и быстро искрятся тонкие снежинки между веток под светом фонаря. На улице морозно. Январь. А в комнате тихо, тепло. Слышно, как тикает будильник на телевизоре.

Продолжение следует...

Использовано изображение картины художницы из Донецка Анжелы Джерих