Журнал "PostKlau"

Пётр Алешкин

               СЛУЧАЙНАЯ ВСТРЕЧА


За окном дул ветер. Сыпал снег. Под фонарем, нависшим над дорогой, белыми полосами проносились хлопья и исчезали в полумраке. Ветер сдувал снег с железной крыши дома напротив и дымом развевал над окнами. 

А возле нашего дома было тихо. Снежинки, кружась, медленно опускались вниз и ложились на квадратное пятно света от окна под деревом. Иногда из-за угла дома налетал порыв ветра, и снежинки начинали метаться, путаясь в голых ветках. Сверху, из темноты, вырывались хлопья, ударялись в стекло, бесшумно рассыпались, сползали вниз. 
Я застыл у окна, смотрел с непонятной грустью на эти снежинки, слышал, как жена изредка шуршит в тишине страницами за столом, вздыхает.

С улицы донесся перестук колес электрички. Слышно было, как она остановилась возле платформы, а потом тронулась и стала набирать скорость со звуком, похожим на начало завывания сирены. Этот звук, снежинки за окном, тишина зимнего вечера, непонятная сладкая грусть унесли меня далеко, в Подмосковье, на пятнадцать лет назад.

...В ранней молодости ей почему-то нравились свечи. В ее комнате на столе стоял медный подсвечник, похожий на трезубец Нептуна. Когда мы оставались одни, она тушила две крайние свечи, легкими движениями сжимала огонек двумя пальцами...

А началось все с зимнего, снежного вечера, такого же, как сейчас за окном. Тогда я работал изолировщиком на строительстве компрессорной станции под Воскресенском и жил на квартире в деревне Губаново. Однажды в субботу задержался в Москве, я любил проводить выходные дни в музеях, возвращался поздно вечером. 
На улице было морозно, ветрено, шел снег. Я сидел у окна в полупустом холодном вагоне электрички (приближалась конечная станция) и размышлял, где мне лучше выйти — в «Гиганте» или ехать в Пески. От «Гиганта» идти дальше, идти лесом. Я представлял себе, как буду блуждать в темноте по чужому мне лесу, вырос я в степи, блуждать среди темных мрачных деревьев в поисках засыпанной снегом тропинки... Нет, лучше в Пески! Но и туда не хотелось. Наши ребята не ладили с местными. 

Вспомнилось, как Володя Соломатин, с которым я жил в одной комнате, неделю ходил с фонарем. Встречали песковские ребята. 

Ничего, проскочу как-нибудь, решил я.
На платформе ветер сыпанул мне за шиворот снега. Я зябко поежился и поднял воротник. Меня вдруг охватила дрожь, но не от мороза, а от предчувствия неприятной встречи с местными парнями. Я скатился вниз по ступенькам и торопливо зашагал по улице, внимательно всматриваясь в темные подворотни. Всюду было тихо, и я повеселел, но не терял бдительности, понимал, что могу чувствовать себя в безопасности только за поселком, за мостом. Ветер дул мне навстречу, и я прятал лицо от снега в воротник. 

Улица вывела меня на заснеженный луг. Мне осталось пересечь его, потом мимо крайнего дома спуститься к мосту, а там уж до Губанова рукой подать.
И тут, выйдя на луг, я увидел на дороге под фонарем парней. А чуть ближе ко мне, в стороне от дороги, чернели еще две фигуры. Влип! Я напрягся. Назад поворачивать поздно. Они, по-видимому, уже заметили меня. Сейчас в темноте им пока неизвестно, кто идет — может быть, свой... Главное, не показывать волнения. Той большой группы ребят под фонарем мне никак не миновать. Они стояли прямо на дороге. И, конечно, когда я подойду к ним, они узнают, что я газовский: так нас, строителей компрессорной станции, звали песковские ребята. Никто из них не был со мной знаком и не имел на меня зуб, с ходу бить не станут, должны сначала придираться. Значит, выбрать момент можно. На ноги я никогда не жаловался.

Ветер на лугу дул сильнее, осыпал лицо колючим снегом. Но я не замечал этого, упрямо и торопливо шел к тем, что были под фонарем.
— Володя! — окликнул вдруг меня девичий голос. Те двое, что стояли в стороне от дороги, оказались девушками. Я сразу понял, что они приняли меня за моего приятеля Володю Соломатина. У него была такая же, как у меня, серая осенняя кепка.

Я свернул с дороги и, утопая в снегу, направился к ним. Напряжение сразу спало. Экзамен откладывался. Подойдя ближе к девушкам, я узнал одну из них. Это была Оля, подруга Володи, симпатичная шустрая девчонка, немножко кокетливая. Ее я часто видел в деревенском клубе. Там она всегда вела себя шумно, озорно, весело. Наверно, понимала, что не нравиться она не может.

Мы не были с ней знакомы. Держался я в клубе тихо, смирно, потому она вряд ли когда обращала на меня внимание. Хотя, впрочем, Володя говорил, что он рассказывал ей обо мне и называл меня братом. Вторую девушку я не знал и никогда не встречал до этого. Она была в черной шубке, в вязаной шапочке, ростом чуть выше Оли, но неприметней, скромнее.
— Здравствуйте, — сказал я, подходя к ним.
— Ой, мы ошиблись, — засмеялась Оля.
— Я сразу понял, что вы приняли меня за шалуна-братишку, — произнес я шутливым тоном.
В другое время я растерялся бы, смутился и постарался уйти от них поскорей. Но я был возбужден. Недалеко от нас маячили парни. И я старался быть бодрым, показать, что для меня это не имеет никакого значения.
— Ты его брат? Он рассказывал о тебе.
— Ну вот! Значит, пора познакомиться. Виктор!
— Оля.
— А подругу как зовут?
— Таня, — сняв перчатку, девушка протянула руку, блеснула глазами на миг. 

Я пожал. Рука оказалась маленькая, мягкая и какая-то беззащитная.
— Вы что, к нам в клуб собрались?
— Нет. Поздно уже, — ответила Оля.
— А тебя я там никогда не видел, — обратился я к Тане.
— Я там редко бываю.
— Почему?
— Ее братья не пускают. Маленькая еще, — пошутила Оля.
— Просто некогда мне. Да и скучно там... А кино иногда смотрю.
— Завтра как раз хороший фильм. Приходи!
— Завтра видно будет.
— Придет она, придет! Я обязательно притащу! — пообещала Оля.
Таня опустила глаза.
— Я буду ждать! — сказал я и стал прощаться.
— А как же ты пойдешь? Там ребята,— озабоченно сказала Оля. — Слушай, давай мы тебя по огородам проведем.

До такого я опуститься не мог.
— Ну что вы, девочки! — прежним, жизнерадостным тоном воскликнул я. 

— Изобьют. Вовку-то избили.

— Ничего, проскочу! — отвечал я бодро, а внутри у меня похолодело: представил, как будут бить сейчас на глазах у девушек. И самое страшное, на глазах у той, которую я только что пригласил на свидание. — До завтра, девочки! — помахал я рукой.

Скрип снега под ногами резал мне уши. Ребята что-то обсуждали. Когда я приблизился, они замолчали и повернулись навстречу. Было их человек восемь, крепкие, лобастые. Каждый в одиночку мог бы справиться со мной. В голове метались обрывки мыслей. Что предпринять? Как поступить? Как выкрутиться? Подойдя к ребятам, я неожиданно для себя брякнул:
— Здравствуйте! — и пошел на них.

Они расступились, пропуская меня, а кое-кто ответил на приветствие. Я с замирающим сердцем, косясь, то направо, то налево, прошел сквозь строй и отправился дальше по дороге, кажется, всем телом вслушиваясь, не бегут ли за мной. Мне страстно хотелось броситься бежать, проскочить освещенное пространство, но я намеренно сдерживал шаг, зная, что за мной наблюдают девушки. Оглядываться я тоже не смел: ребята поймут, что боюсь, и непременно бросятся догонять. «Зачем я поздоровался? — спрашивал я себя. — Зачем?» Сзади вдруг что-то закричали и засвистели. Ноги сами рванулись вперед, но я опять сдержался.

Дома я долго не мог заснуть, все думал о том, что завтра впервые девушка придет на свидание ко мне, вспоминал, как я свободно разговаривал с девчатами и как спокойным голосом приглашал Таню в клуб, словно этим занимался каждый день... А вдруг не придет?! Я пытался отогнать от себя эту мысль — придет, не может не прийти! — пытался вызвать перед собой образ Тани, но представлялось что-то смутное, четко виделась только черная шубка, осыпанная снегом, вязаная шапочка и мгновенный блеск ее глаз в полутьме. Этот милый, очаровательный, вызывающий восторг блеск глаз! Я представлял, как Таня снимает перчатку и протягивает мне руку, чувствовал в своей руке ее тонкие робкие пальцы. Но лица вспомнить никак не мог. Не мог! А как же я завтра узнаю ее? А вдруг она придет без Оли?!

— Вовк! Ты спишь?
— Чего тебе?
— Ты с Олей договорился на завтра?
— О чем?
— Ну... о свидании.
— Нет. Я с ней никогда не договариваюсь. Сама приходит.
— А если не придет? 
— Придет, куда она денется! Спи!

Разговор с Володей не успокоил меня, и я продолжал мучиться. А тут еще припомнилось, как совсем недавно провожал я из клуба девушку, свою газовскую, со стройки. Я знал, что она хорошо относится ко мне, и решил предложить ей встречаться. Всю дорогу, когда мы шли рядом из клуба, у меня дрожали колени, я превратился в деревянного болвана, молчал, а если она обращалась ко мне, заикался, мямлил что-то в ответ, чувствовал себя до слез последним идиотом. Больше я не пытался ее провожать, а при случайных встречах на работе конфузился, смущался. А вдруг завтра также получится, думал я с дрожью, с ужасом.

Весь следующий день я жил ожиданием вечера. В клуб входил с трепетом, с колотящимся сердцем: как быть, если не узнаю девушку? Таня и Оля были уже там. Они сидели спиной ко мне. Я их сразу узнал. Узнал и взволновался. Место рядом с Таней было свободно. Я сел. Она взглянула на меня, снова плеснула, окатила меня своим чудным блеском черных глаз, покраснела внезапно и опустила голову. Я вдруг понял, что она волнуется больше меня, и почему-то мне сразу стало легче, покойней. А когда к нам подошел Володя и заговорил своим обычным шутливым тоном, я совсем успокоился.

Разговаривая, я украдкой посматривал на Таню, разглядывал ее худое лицо с тонкой, какой-то прозрачной кожей, с темными широкими бровями и черными блестящими при свете лампочки глазами. Девушка мне казалась еще милей, чем представлялось в моих ночных мечтаниях

После фильма мы гуляли по деревне. Было тихо. Ветер прекратился еще утром, потеплело, и снег не скрипел под ногами, а мягко шуршал. Мы брели по тропинке, протоптанной за день в свежем снегу, мимо невысоких изгородей из штакетника, окружавших большие крепкие избы деревни. Я чувствовал себя свободно, легко, той скованности, которой я опасался, представляя вчерашней ночью это свидание, не было. Отчего так — я не ведал.

В этот вечер я узнал, что Таня учится в Москве в педучилище. Из разговора с ней я понял, что больше всего она любит возиться с детьми. И что мне тогда показалось странным, видела она себя в будущем хозяйкой дома, многодетной матерью и учительницей сельской школы.

— А почему сельской, а не городской? — спросил я тогда.
— Нет, только не в городе, — ответила она. — Там я чувствую себя роботом. Вздохнуть некогда. Я знаю, у меня сестра там живет. Нет.

В то время ей было семнадцать лет.
С этого вечера я вначале неотчетливо, а потом все ощутимее стал чувствовать себя уверенней и серьезней, стало казаться, что смысл моей жизни теперь ясен, понятен и цель обретена, появилось ощущение, что в жизнь мою вошел человек, о котором я должен заботиться и оберегать его.

Каждый день в три часа я со сладким волнением в груди начинал прислушиваться — не идет ли электричка из Москвы. Наша бригада изолировала трубу недалеко от железнодорожной линии. И вот от платформы «Гигант» доносился характерный звук, похожий на начало завывания сирены. Это набирала скорость электричка. Через минуту показывались вагоны, которые на фоне снега казались ослепительно зелеными. Они проплывали между тонких стволов осин и берез и исчезали за поворотом. Мне нестерпимо хотелось помахать рукой. Я знал, что в одном из вагонов сидит Таня, знал, что сейчас она смотрит в окно и, возможно, видит меня.

Встречались мы почти каждый вечер. И вскоре я начал читать учебники, готовиться к экзаменам. Теперь все мои мечты о будущем были связаны с педагогическим институтом.

Но весной все повернулось по-иному. Я получил повестку. Таня узнала, заплакала.
— Ты меня не забудешь?
— Не говори так... Там забывается труднее.
— Я буду писать тебе каждый день, — шептала Таня.
В эту ночь она впервые привела меня к себе домой, и впервые я ночевал с ней в комнате при свечах...

От этого вечера остались в памяти только неясные осколки: зыбкий, вздрагивающий огонек свечи; близкое, такое родное лицо на моей руке; и губы, сладчайшие в мире губы... Помню, потом мы проводили все оставшиеся до призыва вечера при неверном свете свечи и без конца говорили о будущем.

А через две недели со стареньким чемоданом в руке я, ссутулившись, входил в ворота сборного пункта военкомата, оставив Таню на тротуаре. И еще долго ощущал я на губах солоноватый вкус ее слез...

Я слышал, как жена, окончив проверять тетради, сложила их в стопку, потом встала и вышла в детскую комнату посмотреть — спят ли дети. Я представил, как она поправляет одеяло вначале у сына, он поменьше, потом у дочери. Все матери делают это одинаково. Через минуту она вернулась, подошла к окну, ко мне, оперлась на мое плечо и сказала:
— Метет...
Я молчал. Жена ласково поводила щекой по моему плечу, спросила:
— Грустишь?
— Вспоминал, как тебя встретил. Помнишь, снежный вечер, ты с Олей, ребята под фонарем... Как хорошо, что я тогда не вышел в «Гиганте».

Как странно, думал я, судьба человека порой зависит от такой мелочи — на какой остановке он выйдет. Не испугайся я тогда ночного леса — и жизнь моя пошла бы, скорее всего, по иному пути. Что было бы в ней, трудно сказать! Но жутко представить, что текла бы она без Тани, без наших детей, без школы, ведь до Тани я никогда не думал о работе учителя. Как странно!

Картина Александра Кабина

Выпуск декабрь 2017