| Несмеянова Ольга [16] |
| Несмеянов Евгений [8] |
| Главная » Статьи » РЕДАКТОР » Несмеянов Евгений |
От редактора: в 2016 году исполняется 30 лет катастрофе советского "Титаника". По этому случаю статья извлечена из архива журнала «Адмирал
Нахимов». Гибель советского "Титаника" (Интервью с выжившей пассажиркой. К годовщине катастрофы) О гибели парохода «Адмирал Нахимов» (бывш. «Берлин») сказано и написано уже немало. В литературе, печати, документальных фильмах и телепередачах печальное это событие освещено подробно и с различных углов зрения. За политическим аспектом, углублённым техническим анализом и экспертной оценкой случившегося в ночь на 1 сентября 1986 г. в Цемесской бухте отсылаю к фундаментальному труду петербуржца Давида Чапкиса (1930 – 2009) «Гибель "Адмирала Нахимова"» (1995). Суда гибли и у «Владычицы морей» Англии (причём порой с ещё бо́льшими человеческими жертвами – вспомнить тот же «Титаник»), так что человеческая халатность и безалаберность вряд ли имеют чётко выраженную национальность и религиозно-политическую принадлежность. А катастрофа «Черноморского "Титаника"» – именно катастрофа, а не «авария», как её пренебрежительно именовали в советской официальной документации и прессе – не имеет срока давности и нет в ней никакого романтического флёра (эдвардианского, голливудского). Для Джеймса Кэмерона история «Титаника» – это «великий роман, написанный реальностью». Об «Адмирале Нахимове» такого не скажешь: его гибель, напротив, называют «трагедией без романтики». В отличие от «Титаника», тонувшего медленно и помпезно, «Нахимов» лёг на борт и скрылся с поверхности моря через 7 или 8 минут после получения роковой пробоины от «Петра Васёва» – ушёл на дно камнем, практически не давая людям опомниться и стремительно ввергая их в пучину того хаоса, каковой на «Титанике» предваряли 2,5 часа величественной, почти театральной агонии – долгая и драматичная прелюдия к настоящему ужасу. «Нахимов» не дал своим пассажирам времени на сборы и подготовку, на переодевание в «наши лучшие вечерние костюмы, чтобы погибнуть, как подобает джентльменам», на взвешенную оценку ситуации, обдумывание стратегии поведения и выбор ролей. Действия «нахимовцев» были по большей части совершенно спонтанны и инстинктивны. Изучение этих действий может дать нам не только конкретные и весьма полезные «рецепты» по выживанию в чрезвычайных условиях, но и богатый материал для психологических выводов о природе человека и его поведении в стрессовом состоянии пред лицом внезапно обрушившегося на него бедствия, при столь резком – как писал американский психолог и знаменитый исследователь «Титаника» Уин Крэйг Уэйд – переходе из райских условий морского круиза в тотальный хаос. И, по моему глубокому убеждению, никто – ни один самый талантливый и велеречивый писатель – не способен рассказать об этих действиях и событиях лучше, живее и ярче, чем сами действующие лица и непосредственные свидетели страшного кораблекрушения у мыса Дооб. Свою задачу вижу в том, чтобы помочь им в обретении голоса и в том, чтобы донести их истории до самого широкого круга читателей. Причём донести с минимумом искажений, как можно полнее и ближе к «оригинальному тексту», т. е. к прямой речи интервьюируемых героев. В рамках настоящей публикации
таким героем – точнее, героиней – будет хрупкая женщина, петербурженка Марина Георгиевна
Яковлева (Седлецкая) [в
Рис. 1. «Адмирал Нахимов» в Ялтинском порту. 1963 г. Открытка из
коллекции автора "У меня появилась возможность чудесной поездки в отпуск на 2 недели: 5 или 6 дней в Измаиле, ждёшь возвращения группы на берегу (пока группа находится в 7-дневном круизе), т. е. ещё неделю можно отдохнуть в Одессе. В Одессе нас встречали представители турфирмы, у них там полностью своя организация. На судне сопровождающие были не нужны. Я им говорю: "Так хотелось бы попасть вместе с моими туристами в круиз, посмотрите, может место будет..." Коллеги из одесского бюро путешествий сказали, что посмотрят, что останется. Потому что народ ехал со всего Советского Союза, и каждый свой маршрут организовывал: кто-то только на "Нахимов", кто-то – как мы... В конце концов, нашли мне вот это дополнительное место в XI классе ("что осталось"). Вся группа у меня была размещена хорошо – на первой палубе у центрального выхода. Т. е. по сути это была моя инициатива, я не должна была ехать. В планы входило только сопровождение группы на суше, по всем экскурсиям, но не на корабле.
Рис. 2. Тот самый посадочный билет (в пятнах голубой краски), чудом
сохранившийся у Марины. Фото автора Я посылала маме открытки из Одессы непосредственно перед посадкой на «Нахимов». И она точно знала, что я села на теплоход [sic]. Меня поселили с чужой группой, с какими-то незнакомыми людьми в каюте – с двумя женщинами (по-моему, они были откуда-то со Средней Азии). Каюта [№ 341] располагалась на самой нижней пассажирской палубе, по правому борту ближе к носу. Там не было даже иллюминатора: глухая железная коробка, как тёмное купе с двумя двухъярусными койками.
Рис. 3. План палубы D с помеченной каютой № 341,
в которой проживала Марина. © Андрей Леонов, 2006 У меня на руках были и все обратные билеты – целый пакет документов на группу, который я не рискнула оставить у себя в каюте, оставила его у них, у туристов, наверху в I классе. И когда я бежала наверх (после столкновения), то, вероятно, во мне проснулась какая-то ответственность за эти бумажки, как я сейчас анализирую... У нас не было много времени любоваться судном. С утра до вечера походы, экскурсии. К вечеру уже "без ног". Кто-то, конечно, ходил на всякие дискотеки... Очень яркие впечатления остались после посещения крепости Измаил. Была экскурсия на Малую землю (меня, помню, тогда очень интересовала эта тема). И получилось так, что мы очень сдружились с моими туристами – все (или почти все) были примерно одного возраста... Эту идею мне группа подсказала: "Марина, давайте с нами, проситесь тоже на "Нахимов"!"
Рис. 4. «Адмирал Нахимов» у причала в Ялте. 30 августа 1986 г. (за
сутки до крушения). Фото: Буйло С.И. (предоставлено из личного архива) Ночь мы плыли, день провели в Ялте, шёл второй день путешествия. Вернувшись с очередной экскурсии (по Новороссийску), мы компанией из четырёх человек купили арбуз, съели его, постояли на палубе, посмотрели как отходит судно – это всегда красочное зрелище, все высыпают на палубу. Смотрели вниз на его клёпаные конструкции. Обсуждали между собой вопрос, как достигается герметичность этих клёпаных конструкций... Двое ребят – брат с сестрой – были детьми капитана из Архангельска, выросли вблизи моря и судов, хорошо ориентировались на борту. М. (брат) окончил нашу Макаровку. «Нахимов» был уже снят с международных рейсов. Когда мы загрузились на судно, команда перед нами выстроилась для официального приветствия туристам, все в белой форме, всё было очень красиво. И нам сказали, что судно идёт в последний рейс, т. к. его закупили китайцы. Мы между собой шутили, что закупили на иголки – на металлолом. Было официально заявлено, что рейс – последний (по крайней мере, в нашей стране; в Китае, возможно, он бы ещё какое-то время проплавал). Было много провожающих на пристани. Говорили, что судно задержали на какое-то время[1], но мы ничего такого не видели, не обратили внимания, просто стояли и смотрели. Небо было чистое, звёздное. Погода при отплытии была совершенно обыкновенная, спокойная. Во всяком случае, в бухте, на выходе. Потом, когда мы уже сидели на плоту после крушения, появилось некоторое волнение, чуть-чуть дул ветер, и нас ветром относило – это было видно относительно "Васёва", который различался вдалеке. Были волны, но по-настоящему не штормило и нас не переворачивало. Когда нас подняли на подошедший катер (где-то после 4 часов утра), то качка уже ощущалась, нас немного "водило" (плюс стрессовое состояние)… Мы четверо решили больше никуда не ходить, ни на какие ночные развлечения – день выдался сложный, заполненный, мы с ребятами буквально валились с ног от усталости. Разошлись по своим каютам спать. Я спустилась к себе, где сидели эти две женщины, соседки. Я с ними не знакомилась, особо не разговаривала, никаких дружеских отношений не завязывала. Просто, как посторонний человек, зашла, прыгнула на верхнюю полку, легла. Но ещё не заснула. И вещей у меня в этой каюте не было, всё хранилось наверху. Лежу с открытыми глазами. Всё время горит лампочка дежурного света (иначе вообще была бы тьма). И по радио всё время идёт информация – когда подъём, какая группа куда направляется, кто кушать, кто на экскурсию и т. д. И вдруг – какой-то шум вдалеке, звон бьющегося стекла. Никакого грома и грохота, просто мягкий удар и какой-то шум. Я насторожилась, что случилось? И через несколько секунд погас этот дежурный свет. Я забеспокоилась – Господи, что там у них? А эти женщины мне говорят: "Да мало ли что". Даже не шелохнулись. Так и остались. Я подождала ещё несколько мгновений – радио по-прежнему молчало и свет не зажёгся. Я вскочила, штаны натянула, блузку накинула, ноги в босоножки сунула, схватила какой-то пакет и бросилась к двери, ключом её открывать – наощупь, в кромешной темноте. Рванула по коридору, словно кто-то мне крикнул: «Беги! Опасно!». Бежать далеко, по лесенкам с одного этажа на другой, то в одну сторону, то в другую. Даже днём я с трудом находила дорогу наверх, а тут в полной темноте… Может, свет где-то и загорался, моргал где-то наверху – внизу в трюме я этого не видела. Людей вокруг не было, никто никуда не спешил. Между этажами на ресепшене сидит дежурная, которая выдаёт ключи от кают. Кто-то стал у неё спрашивать, что такое, почему света нет? Она им твёрдым голосом: «Спокойно. Сейчас будет свет». Я побежала дальше. Меня что-то гнало, какая-то сила, это совершенно необъяснимо. Чтобы попасть к своей группе, мне нужно было выбежать на нос корабля, пробежать по палубе и через дверь попасть на центральный вход (там у моих были каюты). Вообще что-либо предпринимать и куда-либо добираться можно было только с кормы или с носа. Только туда забежала – и наткнулась в темноте на своих ребят, М. и остальных. Они уже в жилетах. Спрашиваю у них: «А вещи?» «Какие вещи, быстро на шлюпочную палубу!» Я никогда не знала, где там эта шлюпочная палуба. Развернулась, выбежала тем же путём из надстройки, снова на палубу – там есть дверца. Они все бежали за мной, и пока мы бежали, судно постепенно кренилось на правый борт. Сначала это было не очень заметно. Кренилось оно толчками. Добрались до шлюпочной палубы, М. говорит – «Все вниз!». Шлюпки уже нельзя было спустить из-за крена (спускались они только на ровном киле). Я вцепилась в спасательный круг, но никак его было не оторвать – держался на каких-то скобах. М. подбежал, вырвал мне этот круг, я его схватила и побежала за остальными (все бросились вперёд). А круг ещё, оказывается, был крепким канатом привязан. Я его дёргаю, дёргаю – никак не отрывается... Бросила его, побежала вниз, к дверце на нос. Когда мы бежали по коридору, произошёл самый сильный крен, тот, при котором уже всё посыпалось, и люди, и все неприделанные предметы – судно ложилось на борт. Я в это время уже сбежала, схватилась за распахнутую железную дверь и повисла на ней над морем. Передо мной ещё какие-то люди были, держались в проёме двери. Я оглянулась и вижу, как люди – много людей – карабкаются наверх, на бортовое ограждение. А в противоположной стороне уже была вода. Возникла мысль: неужели это всё? И ещё одна мысль – о том, что на судне, видимо, на спасение уже никаких шансов нет, а в воде ещё могут быть какие-то шансы... Это был самый страшный момент. И подсознательный страх воронки, в которую всё затянет, когда судно будет уходить... Тяжёлый момент принятия решения, когда человек находится в открытом море.
Рис.5. Кадр из к/ф «Армавир» (реж. Вадим Абдрашитов, 1991 г.). «Нахимов»
погружался в полной темноте, никаких огней на нём не было И всё – я присела на корточки и, как с горки, съехала вниз, в воду. Обычно не принято прыгать на ту сторону, куда кренится судно. Большинство людей прыгало с левого борта. Я спрыгнула со стороны правого только потому, что там никого не было. Что было в руках – бросила, ногами поболтала – босоножки тоже сбросила, изо всех сил гребу. Тут мне попалась скамейка – из тех, что стояли на палубе. Взялась за неё, а она в воде крутится, как белка в колесе. Не могу за неё ухватиться. Судно уже на боку почти лежит, я смотрю – и меня сверху мачтой накрывает. Я скорей барахтаюсь прочь от этой мачты... Но поскольку судно тонуло кормой, мачта прошла мимо. Вижу впереди парень, прошу его – «Дай руку, тону!». Спокойно прошу, не кричу, не визжу. Он протянул мне руку, подтащил к себе на плотик. Но плотик был какой-то странный, то ли не до конца раскрывшийся, то ли перевёрнутый вверх ногами. Сбоку верёвочка, за которую я и ухватилась, держусь. Парень, оказалось, был курсантом одесского военно-морского училища, лет 17–18 всего. И вот мы оба держимся за этот плотик. У парня в руках ещё тапочки ("Не могу же я, говорит, босиком по Новороссийску ходить!"). Людей вокруг было совсем немного: все, кто пытались покинуть судно – покидали его с другой стороны. Когда те, кто были в жилетах, оказались в воде – на них буквально гроздьями висли остальные, и все вместе уходили под воду. Сестра М. была настолько подготовлена, что отбивалась в воде от людей, как она потом рассказывала. Поэтому, когда говорят, что кто-то вёл себя некорректно или не помогал другим, я не могу их осуждать. Очень трудно предугадать, как ты себя поведёшь в такой ситуации… «Нахимов» тонул с гулом и как будто со стоном – не знаю, как описать этот звук… Я всё время оглядывалась на судно. В этот момент из его центра произошёл сильный выброс пара и дыма, с шипением, – то ли из машинного отделения, то ли откуда-то ещё. Я поняла: ну всё, судно сейчас затонет. Слава Богу, ничего не взорвалось, огня не было, только полыхнуло паром из труб. Корма уже скрылась, но угол продольного наклона был не очень большим. Парень мне говорит (с юмором): «Смотри, смотри – не каждый день корабли тонут! И держись крепче, сейчас нас кидать будет». И точно – как только он это сказал, из глубины поднялся обжигающий ноги столб холодной воды, и нас начало кидать в разные стороны… Держимся за плотик, и вдруг сзади мужчина какой-то огромный, со Средней Азии, схватил меня за шею. Я от него отбиваюсь, а он невменяемый, в шоке, ничего не соображает. Парень ему говорит – «Держись за плотик вместе с ней, а то потонешь!». И он успокоился, стал молча держаться… И прибилось к нам ещё несколько человек – наверное, двое из команды и ещё две женщины. Одна была вообще только тряпочкой какой-то прикрыта – видно, только с кровати. Плотик был перевёрнутый, вровень с водой. Мальчишки предложили – «Давайте все немного от него отплывём и перевернём обратно». Мы, тётки, естественно, как заорали – не надо нам ничего такого! Больше таких предложений не раздавалось. Потом мы всё-таки стали взбираться на этот плотик, уже сидели на нём. По пояс в воде (или даже больше), но сидели. Тут только мальчишки сказали, что какое-то судно в нас врезалось, вон оно. До этого мы вообще не представляли, что случилость и с чего вдруг мы так потонули. Сидим, обсуждаем и смотрим на этот светящийся "Васёв", который виднеется вдалеке. Возникла идея попытаться грести к нему. Но в целом, если оглядеться, почти ничего не было видно – лишь на горизонте кое-где по огоньку. Часто спрашивают, почему вы не гребли к берегу, ведь всё это произошло вблизи берега... Но в кормешной тьме, когда твоя голова вровень с водой, определить расстояние до берега – это невозможно. Километр там или 15?.. Потом мы заметили, как кто-то уже подплыл к "Васёву", и люди уже карабкаются по этому высокому борту – по каким-то скобам или тросам (было не различить в темноте). Но помощь им никто не оказывал, шлюпок не спускал, и на палубе этого освещённого судна никого не было. И стало понятно, что туда плыть не надо, нет смысла. Так мы и остались, сидели, разговаривали. Ветром нас относило, и скоро "Васёва" уже стало не видно (или он вообще уходил). Курсанты мореходки между собой переговаривались с задором: «Да, мол, вот как мы попали-то! Сейчас приедем в училище, там боцман-преподаватель – 50 лет отплавал, и ничего подобного не видел... А мы – первый раз в море вышли...» Настроение у нас было уже неплохое, стало понятно, что мы спаслись, и держимся на плаву, и какая-то помощь должна прийти. Никакой паники не было (на нашем конкретном плотике). Невменяемый был только тот из Средней Азии, да и то болтался в воде, не издавал ни звука. Женщина из Риги была, мы что-то обсуждали с ней... Предположили: раз "Васёв" нас не спасает, значит, удар был такой силы, что у них у самих там пробоина, и они её чинят... Такие шли обсуждения. Вода вроде тёплая, 24 градуса [по данным Д. Т. Чапкиса, 20–21°, – Е. Н.], но когда там 3 часа просидишь – бил озноб. И очень хотелось пить... Из моря ведь не попьёшь. Стали представлять себе лимон, чтобы усилить слюноотделение и как-то утолить жажду. Потом мы увидели, что пошли какие-то катерочки. Но они пока подбирали тех, кто был ближе, и уходили обратно. Но стало ясно, что до нас тоже постепенно дойдёт очередь. Подошёл один из этих катерочков – очень маленький, с командой буквально из четырёх человек, сверху командир что-то кричит – и стали нас подбирать из воды. Вытягиваешь две руки – и двое человек тебя поднимают. Начинаешь карабкаться – сил нет никаких... Началось какое-то шебуршение, но курсанты сказали – чётко: «Женщины вперёд!» – и сразу всё затихло. Пока сидели на плотике, обнаружилось, что и я, и те, кто прыгали со мной в одну сторону – попали в разлив какой-то краски из раздавленных бочек[2]. Я была по пояс сплошь покрыта этой синей краской, только небольшой кусок лица остался чистым. Видимо, угодила в самую гущу, наглоталась краски. Когда нас подняли на катер, я пошла на камбуз, где у них был горячий чайник и раковина, пыталась что-то отмыть, но ничего не отмывалось. Краска ядовитая, дышать нечем, стало плохо делаться... Курсанты это заметили, сказали мне: "Пошли" – спустили вниз, в машинное отделение. Там стояла большая бочка солярки. Они меня перегнули туда и тряпочками оттёрли. Было так приятно! Жирной этой соляркой сняли с тела слой краски. Выдали робу. И вот я в трусах и в робе, босиком, штаны с собой (летние брюки, в кармане которых сохранился билет)... Так мы благополучно приехали (хотя шли довольно долго до порта – до морского вокзала). Человек 20 было на том катерочке, больше ему уже нельзя было: был и так перегружен. Подъезжаем туда – вся администрация уже на ногах, все стоят на причале. Машины начальников и вереницы "Скорой помощи". Но медицинская помощь, по сути, никому была не нужна: те, у кого были травмы или что-то – они просто не выжили... Входим на морвокзал через стеклянные двери. Люди, которых уже спасли, сразу поднимаются при виде новой партии спасённых и с замиранием смотрят, есть ли тут кто-то из их родственников... Ко мне сестра М. подбегает: «Видела его?» «Нет, не видела». Почувствовался весь масштаб трагедии: оказывается, всё не так уж здорово... Пришли, столы стоят, зарегистрировались. В это время всех, кто был на вокзале, разъединили, всех из команды куда-то увели. Я больше не видела этих ребят, они не жили вместе с нами в гостинице. Уже стояли большие автобусы, развозившие людей. Я остановилась в гостинице "Новороссийск". Нас поселили вчетвером с кем-то в одноместный номер, выдали талончики. В 5 или 6 утра пришла женщина с бланками и сказала, что можно отправить телеграмму. Утром, часов в 9, догадались прислать машину с химчисткой. У меня все волосы до сих пор были в краске, голова, как монолит (волосы я носила очень длинные... Косы потом отрезала, они так и лежат где-то). Тётеньки-работницы поставили на лоджии бутыли с растворителями, кому надо, те шли чиститься. Для меня это тоже была очень хорошая процедура, волосы они мне отмочили, как-то отмыли. Пошла я в парикмахерскую потом, косметолог меня чем-то помазал. Привезли нам завтрак: кашу какую-то, кофе. Мы так обрадовались! Берёшься за еду – а есть не можешь... Нарушен глотательный рефлекс. Потом обед у нас был, к нам ресторан туда пригласили (в гостиницу), сварили нам обед. Потом нам выдали вот эти справки: Рис.6. Фото автора Потом нам сказали, что в 12 часов прилетит Алиев и будет какое-то организационное собрание. К 10 утра вывесили списки. После 10 списки живых уже не прибавлялись. Говорили, что выловили плотик, который унесло далеко в море, но живых на нём не было. Привезли нам одежду. Можно было бесплатно взять платье, босоножки, чтобы в чём-то ходить. Пакетик целлофановый, зубную щётку, мыльницу... и т. п. бытовые принадлежности. Город был полностью блокирован, 100-процентно, это даже не скрывалось. По телефону позвонить было нельзя – ни с почтамта, ниоткуда. Брат с сестрой хотели быстро улететь самолётом в Архангельск, съездили в аэропорт, но улететь не смогли. В 12 прилетел Алиев, собрали нас всех в актовом зале. Сказал, что правительство разбирается, что это всё на повестке у Горбачёва. Решались ещё какие-то организационные моменты. Потом его спрашивают: "А информация об этом прошла уже в средствах, по телевидению, радио?". Он говорит: "В 3 часа будет сообщение по радио, а вечером в новостях, по "Времени". И народ сразу: "А нельзя ли задержать, не сообщать?". Просили не оглашать до выяснения всех обстоятельств, пока все не были найдены, чтобы не тревожить родственников. "Нет, нельзя" – гласность и перестройка. Вечером с центрального вокзала отходил целый состав с вагонами на Петербург, в Ростов и в другие города. Всё бесплатно, ни билета, ничего не надо было. Вторую телеграмму маме я тоже отправила бесплатно (с почты, с пометкой "Срочно"). Но все телеграммы (мне кажется, я отправляла три, с разницей почти в сутки) пришли только двое суток спустя, все одновременно. Т. е. двое суток родственники пребывали в неведении. Видимо, было какое-то распоряжение по этим телеграммам: их собрать собрали, но не отправляли по стране (до выяснения деталей). Я потом спрашивала у мамы, как они обо всём этом узнали. Они вместе с бабушкой и дочкой отдыхали на даче в эти дни. Мама услышала первое сообщение по радио в 3 часа, но бабушке решила ничего пока не говорить. Потом вместе уже увидели сюжет в вечерней программе "Время" о затонувшем "Нахимове". Мама сказала: "Ведь Марина там, на том корабле!". Бабушка говорит (наверное, первое, что ей пришло в голову): "Она худенькая, выплывет!"... Ехали мы в поезде, в сопровождении милиции, вне расписания. На следующий день увидели, как подходит машина «Скорой помощи» и забирает кого-то из людей. Нескольких человек сняли с поезда с воспалением лёгких и температурой 40 (это только кажется, что вода была тёплая)… Когда прибыли на Витебский вокзал, вагон уже почти пустой был. Меня встретили двое мужчин, сразу отвезли во Дворец труда. Вошли мы в кабинет (к председателю профсоюзов, наверное, точно не знаю). И, как ни странно, первое, что он у меня спрашивает: "Где у вас списки вашей группы?" А я как раз в том же виде, как с пляжа (ситцевое платье, босоножки на босу ногу). "Вы знаете, говорю, всё погибло вместе с кораблём". "Да?" "Да". А ведь списков и в турагентстве не осталось, им они зачем? Они их составили и отдали мне. Компьютеров тогда ещё не было. И здесь я узнала, что руководительница второй группы тоже погибла. Побеседовали мы, и меня на чёрной "Волге" домой привезли. Потом нам сказали составить списки утрат (имущество, которое человек потерял). Нам было очень сомнительно, что кто-то что-то вернёт, конечно... Но написали. И примерно через полгода нам выплатили сумму – за вычетом того, что ты взял тогда (из одежды и вещей). И ещё за вычетом билетов. Но неважно. Такая вот была организация. Моё мнение – что народу на борту теплохода должно было быть больше, чем официально озвучивалось. Причём намного больше. Команда везла с собой целые компании... Ещё был интересный момент. Отправлялись мы с туристами из Петербурга с Витебского вокзала поездом на Одессу. И по правилам, если кто-то из туристов не пришёл, его билет я должна была сдать. Ждём-ждём до последнего момента, а у меня девушка одна не пришла (Лена Гилевич, студентка, единственная дочка у пожилых родителей). Я прикинула, что времени остаётся совсем мало, я и билет-то сдать не успеваю (добежать до кассы и обратно). Прикинула и решила, что погашу из своей зарплаты стоимость этого билета. И поехали. Отъехали уже на очень приличное расстояние от Питера, и вдруг она появляется: прыгнула там где-то в последний вагон – и пришла... И вот она потонула. Не знаю, при каких обстоятельствах... Другая интересная история. Когда мы сидели в гостинице, туристы рассказывали, что одного парня подняли на спасательный катер с большим чемоданом в руках. Когда он с этим чемоданом вошёл в здание морвокзала, на него стали кивать – мол, ничего себе, спасся с чемоданом... Позднее выяснилось (из рассказов этого парня), что он действительно схватил свой чемодан, когда находился в каюте и почувствовал, что что-то произошло. Побежал наверх, выбежал в последний момент. И его вместе с судном засосало в воронку. На нервной почве у него руку сковало, свело пальцы – и чемодан этот, как пузырь, вытолкнул его наверх. Потом он разжать руку не мог очень долго. Так с одним чемоданом и вышел. М. потом рассказывал, что как-то раз он находился где-то в районе Северного полюса в экспедиции. И во сне ему приснилось кораблекрушение. И он спросонок начал раздраивать иллюминатор в своей каюте. И только когда начал крутить, то пришёл в себя и понял, что за бортом сейчас льды и морозы... Такой случай у него был. Они с сестрой приняли для себя решение не вспоминать больше о прошедшем: что было – прошло. Мы общаемся периодически, но она не хочет ничего пояснять, рассказывать... В суд меня не вызывали, никто меня даже не пытался опрашивать. Когда шёл суд в Одессе, то туда было не пробраться, всё в оцеплении. Незадолго до круиза на «Нахимове» по настоянию мамы я приняла крещение. Теперь в каждой церкви ставлю свечу Николаю Чудотворцу, покровителю мореплавателей. И меня спасло только чудо"
Рис. 7. Марина Яковлева (Седлецкая) в 2014 г. Фото автора ------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------- Беседа была записана 7 и 10
января [1] Имеется ввиду небольшая – ок. 8 – 10 мин. – задержка «Нахимова» после отхода от пристани Новороссийского порта для взятия на борт начальника УКГБ по Одесской области, генерал-майора А. Крикунова с семьёй. Генерал, его жена, дочь и внук – все погибли в крушении. Copyright PostKlau © 2015 | |
| Просмотров: 6908 | Комментарии: 26 | | |
| Всего комментариев: 5 | |||||
| |||||
